Дети смотрели на свою маму, и никогда еще она не казалась им такой доброй, милой и в то же время такой больной. Им сделалось очень жаль ее, жаль расстаться с нею завтра, и они печально и тихо сели за стол.
Пришел из кабинета папа и сел на свое обычное место, на другом конце стола, напротив мамы, и сейчас же заметил, что все были невеселы.
-- Что это с вами нынче? -- спросил он, посматривая кругом себя. -- Ребятишки, что носы повесили?
Никто ему не отвечал, дети молча ели суп.
-- Ирина Игнатьевна, -- обратился он к няне, -- дети, верно, нашалили, и вы их наказали?
-- Нет, батюшка, не шалили они, и я не наказывала. Мы вот все наверху у себя убирались, сейчас только вниз сошли, -- ответила няня.
-- Ну так что с вами? Любаша, а? Ты чего такая? -- Папа легонько ущипнул за щеку Любу и незаметно дал сзади маленький подзатыльник своему соседу -- Коле.
Дети рассмеялись, развеселились и на время забыли, что завтра надо будет провожать маму; забыли заодно и все наставления, которые делала няня про то, как нужно сидеть за столом.
Лида с Любой принялись воевать из-за хлебной горбушки. Обе очень любили горбушку, и, как на беду, обе сразу ее увидали и вместе схватились за нее. Горбушка от черного хлеба была такая поджаристая, такая вкусная -- ни одной не хотелось уступить.
-- Я прежде увидала ее, -- сказала тихо Лида.
-- А я прежде взяла, -- ответила Любочка. -- Ты еще и не думала, а я уж протянула руку к тарелке.
-- Ну так что ж, что ты протянула руку? Ведь ты слышала, я первая сказала: горбушка моя!
-- Ничего ты не говорила.
-- Нет, сказала!
-- Нет, не говорила.
-- Сказала, сказала!..
Няня была занята на другом конце стола: она резала Жени говядину и не могла ничего видеть. Тарелка с хлебом ездила между тем по скатерти: Лида старалась
захватить горбушку себе, Люба -- отнять у нее, и, может быть, дело кончилось бы плохо, как вдруг... горбушка исчезла.
Девочки с изумлением взглянули друг на друга -- ни у той, ни у другой ее не было. Лида приподняла край скатерти, поглядела под стол -- нет ничего. Не упала ли она как-нибудь на колени? Нет, тоже не видно.
Ах, она у папы!.. Он преспокойно как ни в чем не бывало обмакивал ее в соус. И как это он успел? Никто и не заметил. (- папа может! - germiones_muzh.)
-- Ну что? -- смеясь, спросил папа. -- Никому не досталось! Вперед уступайте друг другу или делитесь, а не спорьте так, что недалеко и до драки. Ну вот вам по кусочку. А в другой раз заспорите -- все съем, ничего не оставлю.
Девочки присмирели.
-- Папа! -- начал Коля. -- Расскажи нам, пожалуйста, про море. Какое бывает море?
-- Море? -- повторил папа. -- Отчего это тебе вздумалось спросить?
-- Да так. Мы нынче с няней обсуждали, куда мама поедет. Люба спросила про море, а няня сказала, нужно тебя попросить рассказать. Расскажи, папа!
-- А правда, папа, что в море вода соленая? -- перебила Люба.
-- Правда.
-- А как же это так?
-- Долго рассказывать, а теперь некогда: надо есть. Вот после обеда потолкуем, если хотите.
-- Ах, конечно, хотим, хотим, папа! -- закричали дети. Папа чудесно рассказывал!
-- Ну так приходите в диванную после обеда.
Всем сделалось весело после такого приглашения. За столом, подле мамы, сидел с одной стороны маленький Жени, а с другой -- старшая дочь Милочка.
Милочка была высоконькая голубоглазая девочка. Мама брала ее с собой за границу, и Лида заметила, что она от этого стала еще больше важничать.
-- Папа, я тоже приду послушать тебя, -- сказала Мила. -- Я немножко читала, это очень интересно, а ты, верно, хорошо все расскажешь.
-- Приходи, приходи, моя умница, -- ответил папа.
Обед кончился благополучно. Подали жаркое и к нему огурцы, и хоть Лиде с Любой очень хотелось поспорить за огурчик-двойчатку, однако они, помня давешнюю горбушку, решились уступить его уж лучше Коле, чтобы не было обидно ни той ни другой. Потом был любимый сладкий пирог, а потом все встали из-за стола.
Глава III
Диванная -- славная, уютная комната в два окна, глядящих прямо в палисадник. (- в диванных обычно курили. Они оформлялись в восточном стиле. - germiones_muzh.) Пол ее весь покрыт старым персидским ковром с мелкими цветочками и пестрыми звездочками, которые было так хорошо считать и рассматривать. Вдоль стен стояли диваны и подле каждого -- кресло и столик. С потолка спускалась лампа с абажуром, разрисованным какими-то удивительными узорами и фигурами: на одной стороне кривлялся паяц в огромном колпаке, а кругом летали не то мухи, не то жучки, не то просто какие-то закорючки; на другой был букет цветов и две бабочки. Все это было точно живое, когда лампу зажигали и внутри светил желтый огонек.
Дети очень любили эту комнату. Все после обеда обыкновенно приходили в нее посидеть, так как папа не позволял бегать сразу после еды, говорил, что это вредно для здоровья.
Мама устала от обеда -- ей принесли из спальни подушку, и она прилегла отдохнуть на диване. Жени примостился возле мамы, Коля подле Жени, Мила с работой (- рукоделье: вышивка, вязанье. - germiones_muzh.) у столика; Любочка взяла себе низенький табурет, а Лида, известная егоза, поместилась прямо на полу, на ковре, и уверяла, что ей так будет отлично, удобнее всех.
Папа ушел к себе в кабинет, и все с нетерпением ждали его и его рассказ: всем хотелось послушать про синее море. Лида стучала от большого нетерпения кулаком по коленке и вспоминала свой давешний спор с няней. Милочка прилежно обшивала кружевами новый воротничок и подымала от работы свои голубые глаза только для того, чтобы время от времени с укоризной взглянуть на сестру; но та ничего не замечала.
Пришел из кабинета папа, придвинул к дивану кресло, закурил сигару и сел. Все головы повернулись к нему. Папа обнял одною рукой Колю за плечи и спросил:
-- Про что ты просил меня рассказать, Коля?
-- Про море, папа.
-- А что это такое -- море?
-- Море -- вода, -- ответил Коля, -- очень большая вода.
-- Большая вода! -- повторил, улыбаясь, папа. -- Пожалуй... И все-таки -- какая она? Как наш пруд на даче или больше?
-- Конечно, больше, папа, -- ответил Коля.
-- Больше и гораздо больше. Пруд в сравнении с морем так же мал, как стакан воды перед прудом, даже еще меньше. Москва -- большой город, наша деревня (- имение? Или просто дом снимают на лето? - germiones_muzh.) -- тоже большая; таких деревень и городов много, много по всей земле. Кроме городов, есть поля и леса, большие равнины и огромные горы. И все-таки на свете воды больше, чем суши, то есть сухой, твердой земли. Каждое отдельное море также очень велико. Если стать на одном берегу нашего пруда, то другой берег виден хорошо; на нем можно все разглядеть: и деревья, и кусты, и человека, коли он там станет. В море же не то, в море другого берега совсем не видно, и когда люди выезжают в открытое море, то они только и видят под собой воду, а над собой -- небо.
-- Батюшки! Совсем не видать земли! Да ведь это, должно быть, страшно, папа! -- заметила Люба. -- Я бы ни за что не поехала.
-- А я бы поехала, непременно поехала бы! -- закричала по своему обыкновению Лида, но, увидав, что мама поморщилась, продолжала потише, размахивая руками и блестя глазами: -- Я бы знаете что сделала? Я бы взяла лодочку маленькую-маленькую, челночок, села бы в нее, взяла весло и уехала бы далеко-далеко, туда, в самое море.
Папа засмеялся:
-- Ну, на маленькой лодочке да еще с одним веслом ты бы не далеко уехала.
-- Отчего?
-- Оттого что на лодочке в море опасно пускаться: как раз водой зальет, будет бросать как щепку. По морю плавают на кораблях, на пароходах; можно и на лодках, только недалеко, у берега.
-- А какие бывают корабли, папа?
-- Ну, подожди немного. Прежде узнаем хорошенько, какое бывает море, а потом -- и какие корабли по морю плавают... Так вот, мы сказали, что море очень большое, больше всякого пруда, всякого озера. Но не одним этим оно отличается, есть еще и другие особенности. Во-первых, вода в море...
-- Соленая, -- перебил Коля.
-- Верно, даже горько-соленая. Если мы возьмем стакан воды и прибавим в нее соли, то вкус ее будет не совсем такой, как вкус настоящей морской воды. В ней есть еще горечь, она горько-соленая. Пить ее нельзя, да и проглотить трудно -- такая она неприятная.
-- А как же те люди, которые плавают по морю, когда они много дней не могут доплыть до берега?.. Что же они пьют, папа? -- спросила Люба.
-- Ну а как ты думаешь?
-- Они, верно, берут с собой воду. Во всё набирают: во все графины, пузырьки, в чашки, в стаканы...
-- Погоди, погоди! -- улыбаясь, прервал ее папа. -- Нужно было бы слишком много графинов и пузырьков, чтобы набрать воды достаточно для всех людей на корабле. Они поступают проще и не берут так много мелкой посуды. Для этого есть на кораблях особенные огромные бочки, хранилища для воды; в них запасают воду и сохраняют во время плавания. При этом берут с собой побольше других напитков: вина, пива -- и при удобном случае пристают к берегу, чтобы набрать свежей воды. А кто знает, как называется, в отличие от соленой морской, обыкновенная вода, которую мы пьем?
-- Она называется пресной водой. Так, папа? -- ответила Мила.
-- Так, дитя мое. Как называется обыкновенная вода? -- спросил папа, обращаясь ко всем детям.
-- Пресною, -- повторили все, кроме Лиды. (- ах, она мерзавка! Особенная, чтоли? - germiones_muzh.)
-- Хорошо. Значит, мы теперь узнали, что море очень большое, что в нем не пресная, а горько-соленая вода. Пойдем дальше, не узнаем ли еще чего-нибудь? Пробовал ли кто-нибудь из вас опускать в пруд палку у берега?
-- Я пробовал.
-- Ну и что же?
-- Моя палка до дна доходила. У берега мало воды, земля видна.
-- Ну, а на середине пруда не пробовал?
-- На середине нельзя достать; там большим веслом не достанешь -- там глубоко.
-- Ну вот, так же и в море: у берега мелко, не много воды, а чем дальше от берега, тем становится глубже. Море очень глубоко. Глубина его считается не аршинами, а саженями (- "прямая" сажень чуть больше двух метров; в ней три аршина. "Косая" больше. - germiones_muzh.) -- Где в тысячу, а то и три тысячи и более саженей.
-- Папа! Да как же могли смерить такую глубину? -- спросила Люба.
-- Простым шестом, палкой, смерить, конечно, нельзя. Для этого есть особенный снаряд. Сейчас расскажу вам, как он устроен.
Папа докурил сигару и погасил ее в пепельнице. Милочка подняла глаза от работы и с минуту смотрела на него, как бы не решаясь заговорить.
-- Позволь мне рассказать, папа, -- промолвила она наконец. -- Я недавно читала про это в своей новой книжке и, кажется, запомнила.
-- Очень рад. Изволь, коли знаешь.
Папа замолчал, а Мила оставила работу, как примерная девочка выпрямилась, оправила платье и, сложив на коленях руки, начала рассказывать очень спокойным и ровным голосом:
-- Для того чтобы смерить, как глубоко море, употребляется особенный снаряд, который называется лотом.
Лида не поняла, как называется снаряд, но спрашивать ни за что не хотела. (- вот коза! Я же говорил. - germiones_muzh.)
Зато Коля не церемонился и переспросил Милу:
-- Мила, как, ты сказала, называется снаряд-то?
-- Лот, -- повторила Мила. -- Устраивается этот лот очень просто: берут длинную, очень длинную веревку и к ней привязывают гирю. Гиря эта устроена особенным образом: в нижнем конце ее сделано небольшое углубление, которое смазывается салом. Потом, когда корабль плывет по морю, эту гирю опускают в море. Гиря, разумеется, сейчас же уходит вниз и тянет веревку в воду до тех пор, пока сама не дойдет до дна. А как опустится на самое дно, то остановится. Люди наверху сейчас же заметят это: они увидят, что веревка больше не тянется вниз, значит, гиря дошла до дна. Тогда они делают заметку на веревке, на том месте, до которого она была в воде, и потом вытаскивают лот наверх. Вытащат веревку, всю, до самой гири, смерят, сколько намокло в воде, и по веревке узнают, как глубоко море, а по тому, что попадет и прилипнет к салу в углублении гири, узнают, какое у моря дно.
Милочка рассказывала так спокойно, так плавно, будто по книжке читала, нисколько не смущалась и ни разу не запнулась. Во все время рассказа Лида не сводила с нее глаз, но видно было, что не одно внимание заставляло ее смотреть так. Она жадно ловила каждое слово, и с каждым словом ей становилось все грустней. Ей снова вспомнился ее спор с няней...
Да, она совсем не знала ничего такого умного и интересного. Она совсем не умела рассказывать так, как Мила. Правда, она хорошо сказки сказывала, -- так хорошо, как никто, даже лучше няни, а уж на что та была мастерица. Но что же сказки!.. Их всякий знает.
Лида опустила голову и подумала, что, кажется, все бы отдала, только бы быть на месте Милы, только бы ей, а не Миле сказал бы папа: "Ай да молодец! Нет, какова у меня дочка!"
Папа ласково смотрел на Милу. Милочка ничего не ответила, только чуть улыбнулась, а Лида обхватила руками колени и уткнулась в них лицом.
-- Вот мы сколько узнали теперь про море, -- снова начал папа. -- А какого цвета оно? Кто знает, какое на вид море?
-- Море синее, -- поглядев исподлобья, скоро проговорила Лида.
-- И если налить воды в стакан, так она тоже синяя будет, папа? -- спросила Люба.
-- Нет, совсем нет. Она будет прозрачная и бесцветная, как обыкновенная вода, которую мы пьем.
-- Так как же это: в море синяя, а в стакане белая?.. Разве это может быть?
-- А разве та самая вода, которую ты пьешь, такая же прозрачная в реке и в пруду, как в стакане? В стакане ты все видишь на дне, а в пруду?
-- Нет, папа, в пруду ничего не видно.
-- А цвет у них одинаковый?
-- Нет. В стакане вода светлая, а в пруду темная. Да отчего же это так, папа?
-- Оттого, -- ответил папа, -- что в пруду воды много. Посмотри на стекло в оконной раме: оно белое, прозрачное. Ну а если много таких белых стекол положить одно на другое, что будет?.. Видала ты, как стекольщики носят в своих ящиках стекла? Какие они?
-- Зеленые, темные.
-- Ну вот, видишь! Положенные одно на другое, они -- темные, а между тем каждое отдельное стекло прозрачно и чисто. Так точно и вода в синем глубоком море. Впрочем, чем больше соли в морской воде, тем цвет ее синей, а на севере, в холодных морях, вода кажется зеленоватой. Зависит цвет моря также и от того, что в нем водится очень много всяких мелких, маленьких живых существ (- планктон. Папа очзнающий. Ученый или чиновник? - germiones_muzh.). Меняется его цвет и от цвета неба. Море -- как зеркало: в хорошую погоду, когда небо голубое, и море бывает синее; в дурную же, когда по небу ходят темные тучи, и море темнеет; а в сильную бурю оно кажется почти черным. Кто не видал моря, тот и представить себе не может, какое оно огромное и великолепное. Чего, чего только нет в нем, в его глубокой соленой воде! Есть такие чудеса, каких не увидать на земле: огромные бело-розовые раковины, целые леса водяных растений и леса из коралловых ветвей -- красных, розовых, белых. Каких только рыб не плавает в море! Словно островок, показывается и пускает высоко фонтаны огромный кит, а маленькие летучие рыбки с прозрачными крылышками перелетают низко, над самой водой.
Хорошо море в тихую погоду, когда оно ровное, гладкое, будто зеркало, когда далекие корабли, с распущенными белыми парусами, кажутся белокрылыми птицами на нем. Страшно море в бурю, когда подымаются черные волны, растут выше и выше и падают, разбиваются друг о друга, будто ссорятся; тогда корабли, собрав свои паруса-крылья, кажутся щепками, мелкими пташками среди валов. Хочется им припасть к берегу -- и не могут, и относит их ветром, хлещет волнами...
-- Ах, бедные корабли! Бедные люди на них! Страшно им как! -- заговорили разом Люба и Коля. -- Ведь потонут эти корабли, папа? Непременно потонут?!
Папа улыбнулся, хотел сказать что-то, но не сказал. Он посмотрел на Лиду.
Она сидела на полу, упершись локтями в колени, положив на ладонь бледное худое лицо. (- а тебе, Лида, тоже непомешалибы морские купанья... - germiones_muzh.) Темные, широко раскрытые глаза смотрели куда-то в одну точку. Она думала о море, о котором рассказал папа. Оно представлялось ей почерневшим, бушующим, с высокими, грозными волнами, и ей не было страшно. Папа сказал, что по морю не ездят в лодках, а ей все-таки хотелось взять маленькую узкую лодочку -- такую, как она видела у старого рыбака на озере, -- сесть в нее и поехать туда, далеко, в самую бурю.
-- Что с тобой, Лида? -- смеясь, сказала вдруг Милочка. -- Ты точно спишь с раскрытыми глазами. Проснись, пожалуйста. -- И она тронула ее за плечо.
Лида взглянула на всех так, как будто действительно только что проснулась, и начала усердно моргать.
-- А ведь ты не сказал нам самого главного, папа, -- проговорил Коля. -- Я ведь затем тебя и спрашивал про море, что мне хотелось знать: почему мама едет купаться в нем? Почему она не хочет купаться в пруду, у нас в деревне, как в прошлом году?
-- Почему? -- повторил папа. -- Теперь ты уже знаешь, Коля, что в море вода не такая, как в прудах и реках, стало быть, и купаться в ней совсем не то, что в пресной воде. Есть болезни, при которых морское купанье особенно помогает. Соленая вода укрепляет тело, да, кроме того, и воздух близ моря бывает свежий, здоровый, полезный. Вот, Бог даст, поедет на море наша мама и вернется оттуда такая же здоровая и розовая, как прежде была, и ты сам увидишь тогда, насколько полезно действие моря.
Мама лежала на своих подушках бледная, как наволочки, и казалась очень усталой.
-- Ну, что будет потом, про то никому не известно, а пока, ребятишки, боюсь, утомили мы с вами маму, заболтались совсем. Ступайте к себе наверх, играйте, -- довольно сидеть. В другой раз еще потолкуем о море, а теперь будет.
Папа встал, а за ним поднялись и дети. Все чинно вышли из диванной, осторожно ступая, чтобы не стучать каблуками. Но едва они очутились за дверями, как поднялась возня: Коля ущипнул за руку Любу, та завизжала и бросилась бежать, Коля за ней, Лида за Колей и по дороге сбила с ног Женьку.
Когда все наконец благополучно собрались в детской, то увидали, что няня уже накрывала на стол и расставляла чашки для вечернего молока.
ЛИДИЯ МАКЛАКОВА-НЕЛИДОВА (1851 - 1936)