Я прибыл в Индию четвертого июля. В США праздновали День Независимости, а в Дели, несомненно, отмечали День Невыносимости. Температура воздуха за дверьми аэропорта держалась на сорока пяти градусах по Цельсию... Когда внешняя температура настолько превышает температуру тела, то, как мне кажется, в действие вступает некий термодинамический закон, заставляющий молекулы тела расширяться и распадаться. В течение нескольких секунд я из солидного сотрудника рекламной фирмы превратился в кучку полужидкой протоплазмы. Более того — метаморфозу претерпел не только мой организм, но даже и мое имя. Оглядев толпу встречающих с плакатиками — «М-р Смит, «Бритиш Лейланд»», «Герр Шмидт, «Байер»» — я углядел «М-р Чили» с именем нанявшего меня рекламного агентства. Я и в самом деле просто пылал, как чили (- перец. – germiones_muzh.), так что это имечко мне вполне подходило.
Плакат держал низенький коренастый индиец с огромными кустистыми усами. Он приветствовал меня, словно любимого родственника и перехватил тележку, заваленную моими сумками и чемоданами (коих было числом пятнадцать). Я спросил, как его зовут, но в ответ услыхал, вероятно, самое длинное имя в мире. Звучало оно как многосложное название хитроумного лекарства, но прочитанное задом наперед, или по-русски, или и то и другое разом. Поэтому я спросил, говорит ли он по-английски.
— Да, сэр! — рявкнул он, словно солдат, рапортующий генералу.
— Прекрасно. Тогда, э-ээ, может быть, поедем прямо в отель?
— Да, сэр!
Он подвел меня к машине, похожей на старинный «Моррис-Оксфорд» цвета куриных бульонных кубиков. Авто носило претенциозное название «Амбассадор». Это, как я понял позже, было типично по-индийски. В любой другой стране такое пышное имя носил бы роскошный лимузин с кожаными сиденьями и панелями орехового дерева. А эта штука походила на увеличенный игрушечный автомобильчик — ей не хватало только огромного заводного ключа, торчащего из крыши.
Умм (как я стал звать его позже) целую вечность возился, складывая мой багаж, словно детали гигантской кожаной головоломки. Я ждал, пока он эту головоломку решит и чувствовал, как дымятся мои волосы.
— Очень уж жарко, — отметил я очевидный факт.
— Да, сэр! — охотно согласился Умм.
Я влез в нашу печку на колесах и мы тронулись. Допотопный кондиционер вел безнадежную борьбу с жарой — но скоро я понял, что лучше просто опустить стекла. Минут тридцать мы ехали по раскаленному шоссе, окруженному невыразительным пейзажем, который состоял в основном из не то недостроенных, не то полуразвалившихся строений, пыльных не то полей, не то пустырей и покосившихся рекламных щитов. На одном из них был изображен зеленый черт, с садистской ухмылкой приветствующих въезжающих в Дели. Наконец машина, близкая к точке плавления, с запеченным заживо пассажиром в ней, затормозила у ветхого многоэтажного здания, которое выглядело так, словно его только что перенесли сюда из Бейрута.
— Это что, мой отель? — недоверчиво спросил я.
— Да, сэр!
Молекулы моего тела вновь попытались расползтись в разные стороны под суммарным воздействием жары, усталости и дурных предчувствий.
— Но этого не может быть! — взмолился я. — Да эта коробка вот-вот рухнет!
— Да, сэр!
— По крайней мере как он называется?!
— Да, сэр!
Только тогда я понял — Умм действительно знает английский. Но немного. Два слова. А несколько минут спустя я осознал и ещё кое-что: возвышающаяся надо мной руина была тем самым местом, где мне предстояло работать. Дело в том, что в феврале я так и не удосужился заглянуть в офис агентства, в основном из-за попытки моего предшественника заспиртовать меня заживо. А ведь увидь я тогда это, с позволения сказать, здание, я мог бы и передумать… Нет, это была не Мэдисон-авеню. Далеко не. Почти все окна на лестничных клетках и площадках были разбиты, стены исписаны граффити и заклеены оборванными плакатами, а вестибюль, в глубине которого были лифты (у вестибюля было только три стены, четвертой стороной он выходил прямо на улицу) вонял гниющими отбросами. Тем не менее огромное объявление, подписанное управляющим, грозило суровым штрафом за «нанесение ущерба зданию» — вероятно, исключение делалось для самого управляющего.
Лифтов было целых три, но работал только один. В кабине висело свидетельство об осмотре, причем указанный в нем срок следующего осмотра давно миновал. Кнопка аварийного вызова и аварийное освещение были выломаны, а кнопки этажей отчего-то располагались не по порядку, а вперемешку. Вентилятор тоже отсутствовал — его, похоже, украли. Этот лифт был метафорой, правда, я до сих пор не знаю, метафорой чего — Индии, рекламного агентства или моей карьеры.
Не без труда я нашел кнопку тринадцатого этажа — самого верхнего, где и располагалось мое агентство — и лифт начал медленно, со скрипом подниматься. К стенке кабины были привинчены заключенные в рамочку «Правила пользования лифтом»; хотя стекло потрескалось, разобрать текст было можно. Одно из правил гласило: «НЕ ПАНИКУЙТЕ В СЛУЧАЕ КАТАСТРОФЫ. ВНУТРИ КАБИНЫ ВЫ В БЕЗОПАСНОСТИ» С тех пор я впадал в панику каждый раз, входя в этот лифт.
Как сообщает изданная в Индии книжечка, которую я купил позже, паника — естественная реакция иностранца в Индии. Правда, книжечка эвфемистически и несколько покровительственно называла ее «культурный шок», но сути это не меняло. Этот самый «культурный шок» влечет за собой целый ряд психических и физических расстройств, как-то: потерю аппетита, расстройство желудка, бессонницу и расстройство сна, тягу к алкоголю, депрессию, беспокойство, раздражительность, угрюмость, резкие перемены настроения и апатию. Впрочем, за годы работы на ниве рекламы я уже обзавелся почти всеми перечисленными симптомами, так что чувствовал себя более или менее как обычно.
Наконец, лифт дополз до верхнего конца шахты и я, нервничая, вышел. Первое, что я увидел, был сидящий на корточках человек, который яростно колотил по какой-то деревяшке молотком. Он поднял на меня взгляд и улыбнулся, а потом молотком указал на стойку для посетителей, за которой никого не было. Я решил, что, вероятно, человек с молотком совмещает обязанности секретаря и плотника.
Еще одна странность.
Во всем мире рекламные агентства сажают в приемную смазливых девиц или обаятельных парней — чтобы хорошо встретить клиента и, если другие средства не сработают, обольстить его внешностью и обхождением. Клерк в приемной — это приветливо улыбающееся лицо агентства. А тут не было вообще никакого лица. Ни дать ни взять «ложа отдыха пассажиров» какой-нибудь захудалой, разорившейся западноафриканской авиакомпании. Голая, полутемная и без окон клетушка, на стойке звонит древний коммутатор и никто не берет трубку, на грязной доске объявлений висят какие-то разлохмаченные бумажки, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся рекламками. Они оказались единственной приметой, подтвердившей, что я попал по адресу. Я стоял в нерешительности, не зная, что лучше — поднять трубку или узнать, когда улетает ближайший самолет из Индии.
— Здравствуйте, сэр. Я — управляющий офиса.
Я обернулся. Голос принадлежал молодому человеку, почти юноше, с чарующей улыбкой и шапкой черных курчавых волос.
— Доброе утро, — ответил я, хотя, по правде сказать, я уже не был уверен в том, что сейчас утро, или даже что на дворе двадцатый век.
— Надеюсь, полет был приятным, — добавил он.
На самом деле он был каким угодно, только не приятным. Больше двадцати часов, с пересадкой в Лондоне, я просидел бок о бок с разговорчивым и все более и более пьяным шведом, который наведывался в Индию два-три раза в год, чтобы взрывать ее. Его компания поставляла взрывчатку для горнодобывающих и туннельных работ, особенно в Бихаре — штате, где природные ресурсы богаты, а люди бедны, как мало где в мире. Между прочим швед порадовал меня сообщением о том, что в грузовом отсеке лайнера, прямо под нами, лежит чудовищное количество этой самой взрывчатки. «Ссыршенно бзы… бызап-пасно, — уверял он заплетающимся от спиртного языком. — Взвыватели… — взры-вва-тте-лли — у м’ня отдельно. Ву… в щемадане»…
— Весьма приятным, — соврал я. — Как вас зовут?
— Кришнан, — ответил юноша. — Я из Кералы.
— В самом деле? Это ведь штат на юге Индии, да?
— Да, сэр. И в нем самый высокий в стране уровень грамотности, — гордо добавил он. — Я очень хорошо читаю и пишу по-английски.
— Приятно слышать.
— Но я держу это в тайне, — загадочно добавил он.
— Но почему?!
— Потому что я умный, — объяснил он ещё более загадочно.
Работа в агентстве шла жаркая — в том смысле, что температура была как на Меркурии. Древние вентиляторы с небольшим успехом пытались не дать сотрудникам растечься лужицами. Но несмотря на жару, большинство сотрудников выглядели бодро. Меня по очереди представили им — увы, как и в случае с Уммом, я оказался не в силах не то что запомнить, но даже и произнести их имена. Всего в агентстве оказалось около сорока трех сотрудников. Я говорю «около», потому что, спросив трех разных людей о количестве сотрудников, я получил три разных ответа, и сорок три — это среднее арифметическое между ними.
— Но не все работают каждый день, — заметил Кришнан.
— Не понимаю. Что значит, «не все работают каждый день»?
Он покачал головой, словно о чем-то размышляя, — надо полагать, о смысле моего вопроса, — и через минуту объяснил:
— Некоторые должны болеть.
— Должны? Это что, обязанность?
— В Индии многие болеют, — растолковал он.
Вскоре я понял, что сотрудники не приходят на работу не только когда болеют сами, — случайно или по обязанности. Они брали отгулы и в случае болезни родственников или даже друзей. И часто не на день, не на два, а на несколько недель.
— А Викки не приходит по четвергам, — добавил Кришнан.
Викки был моим секретарем — точнее, всеобщим секретарем и мальчиком на побегушках. Он тоже был из Кералы, и он был первым на моей памяти секретарем с бородой.
— Отчего же именно по четвергам? Это что-то связанное с религией?
— Нет. Просто по четвергам он стирает.
— Он что, не может устроить стирку вечером, после работы? Или утром?
— У него только один костюм.
В самом деле, оказалось, что Викки может позволить себе только один комплект одежды. В месяц он зарабатывал примерно половину той суммы, которую агентство должно было платить за одни сутки моего проживания в гостинице.
Правда, Викки отсутствовал не только по четвергам. Иногда его не было по целому месяцу — он уезжал на юг в поисках невесты. Всякий раз он возвращался холостяком, но никто в агентстве, исключая меня, не считал стиль отношений Викки с агентством чем-то необычным. Вероятно, все рассуждали, что если кто-то должен быть болен, то почему Викки не должен жениться?..
И ещё одна причина, по которой «не все работали все время». Отключение электроэнергии. Я пробыл в офисе меньше часа, когда он вдруг погрузился во мрак. Без вентиляторов температура скоро стала как в тандуре (- как я уж говорил, это печь для выпечки лепёшек. – germiones_muzh.).
— Надолго свет выключили? — спросил я.
Кришнан пожал плечами.
— Иногда света нет около часа, иногда дольше. Никогда нельзя сказать заранее. Так что вам лучше поехать в отель.
— И часто так с электричеством?
— Раз по пять-шесть в день. Летом хуже.
— Может быть, стоит купить генератор? — предложил я.
— Да, сэр, — согласился он.
Но генератор мы так никогда и не купили.
Умму было велено отвезти меня в отель по соседству — но оказалось, он был чересчур близко к агентству. Будучи сотрудником высокого ранга, я самонадеянно полагал, что меня поселят в пятизвездочное гнездышко, но этот отель был связан только с теми звездами, которые заглядывали в его окна по ночам. Назывался этот, с позволения сказать, отель по имени принца, ставшего впоследствии Буддой, но мне был как-то ближе гедонизм, нежели буддизм. Впрочем, решил я, по крайней мере я смогу принять душ, поспать несколько часов и, восстановив таким образом угасающие силы, попытаться найти пристанище получше.
Целая шайка коридорных уволокла пятнадцать моих сумок и чемоданов в неизвестном направлении. Я же попросил портье дать мне комнату потише.
— Номер 611 очень тихий, сэр, — заверил он, вручая мне ключ. — Вам понравится.
Всю свою сознательную жизнь я терпеть не мог оранжевый цвет. И никогда не понимал, по какой причине интерьерные дизайнеры его используют. Он так же успокаивающе действует на нервы, как сирена воздушной тревоги. А комната 611 была как раз оранжевой. Вся: стены, шторы и ковер. И даже покрывало на кровати. Оранжевой не была только вода в кране — но, вероятно, потому только, что воды в кране вообще не было.
Я поднял оранжевую телефонную трубку и набрал номер портье.
— В моем номере нет воды.
— Да, сэр. Боюсь, у нас проблемы с водопроводом во всем вашем крыле здания.
— Тогда почему вы мне дали номер в этом крыле?
— Потому что вы хотели тихую комнату, сэр, — объяснил портье.
К этому времени я хотел только одного — оказаться на борту лайнера компании S.A.S., покидающего Индию. Тут мне позвонил мой индийский партнёр.
— С добрым утром, Нил. Добро пожаловать в Индию. Надеюсь, полет был приятным?
Похоже, в этом агентстве вопросу о приятности полета придавалось какое-то особое значение. Да уж ладно — оплатил билет он, так что я пробормотал что-то полуутвердительное и насколько сумел вежливо попытался объяснить, что гостиница оказалась не вполне подходящей.
— В самом деле? — спросил он удивленно, даже почти расстроенно. — Мы вообще-то выбрали ее потому, что она ближе других к офису.
— Сказать по правде, я бы предпочел нечто более комфортабельное, пусть даже и более удаленное.
— Как угодно. Не хотите ли тогда поселиться в… — он назвал международную сеть отелей. — Мы делали для них рекламу. Я сейчас велю кому-нибудь забронировать номер. А машина ещё внизу. Передохнёте, а потом вместе пообедаем.
— Я выписываюсь, — объявил я портье.
— Но вы же только что въехали!
— Можете считать меня человеком с причудами… Пошлите за моим багажом, пожалуйста.
Умм сладко спал, растянувшись на заднем сиденьи, и когда я его разбудил, некоторое время пытался сообразить, где он и кто я такой. Потом он посмотрел на часы, чтобы узнать, сколько же часов он проспал.
— Другой отель, — сказал я ему и как мог медленно и отчетливо произнес название.
— Да, сэр! — отозвался тот, наблюдая, как озадаченная шайка коридорных пытается вновь сложить головоломку из моего багажа.
— Ты понял? — Мне вовсе не хотелось вместо гостиницы оказаться теперь, к примеру, в больнице. Кстати, а отель ли был это?..
Умм улыбнулся мне, как терпеливый отец надоедливому дитяти.
— Да, сэр! — подтвердил он.
Пока мы ехали к другой гостинице, я смог полюбоваться имперским Дели — шедевром архитектора Лаченса. Широкие, обсаженные деревьями улицы с просторными классическими бунгало по сторонам странно контрастировали с забившими их гудящими и чадящими запыленными автобусами, грузовиками и авторикшами; ещё меньше вписывались в них священные, но до невероятия истощенные коровы, пасущиеся на обочинах и пыльных разделительных газончиках. Мотороллеры и мопеды везли обычно целое семейство разом: мама, папа и ребенок каким-то образом сидели в седле втроем, вдобавок на руле восседал ещё малыш. Это напоминало любительский акробатический трюк. Велосипеды катились и вместе с движением, и навстречу, причем почти на каждом ехало по два-три человека. А на автобусах они ехали сотнями, из-за чего эти неуклюжие машины походили на огромные ржавые банки консервов, только вместо килек в них были напиханы люди, свисавшие с подножек. На перекрестках водители высовывали руку в окно, предупреждая, что намерены повернуть. Я опустил стекла до отказа, пытаясь освежиться потоком встречного воздуха и впитывая атмосферу индийской столицы.
Минут через двадцать я вдруг начал кашлять. Тогда я не знал еще, что сегодня Дели — один из самых загрязненных городов мира, настолько загрязненный, что уровень заболеваний органов дыхания в нем в двенадцать раз превышает средний по стране, и у каждого третьего делийца что-нибудь не в порядке с ними. Через несколько дней после прибытия в Дели я прочел отчет бывшего члена городского совета, который апокалиптически предрекал — «К 2000 году Дели превратится в газовую камеру». Так что ничего удивительного нет в том, что доехав до нового отеля, я кашлял словно чахоточный. Продолжая кашлять, я добрался до кровати в своем номере и рухнул на нее в надежде поспать — но куда там! Я чувствовал себя так, словно у меня в горле засела лягушка, а не то и целая игуана, и растопырила лапы, чтобы я не мог выкашлять ее. Наконец, в шесть часов вечера я, все ещё кашляя, поплелся в бар — было самое время применить главное лекарство колониальной эпохи, джин с тоником.
— Большую порцию или маленькую, сэр? — спросил официант.
— Большую, пожалуйста.
— Местный джин или импортный?
— Местный.
— С лимоном или без?
— Все равно, только налейте!
Казалось, мне пришлось вдруг принять участие в телевикторине. Но я выиграл: напиток наконец оказался на моем столике, и я с наслаждением высосал его в считанные секунды. И тут же вновь подозвал официанта с просьбой принести другую порцию.
— Другую?.. — он был изумлен. — Разве с первой что-то было не так?..
Рядом со мной сидел турист из Германии. Мой диалог с официантом его заметно позабавил, и он спросил:
— Вы тоже турист?
— Нет, — ответил я, — я здесь теперь живу.
Некоторое время он смотрел на меня, недоуменно моргая, и наконец заявил:
— Nein! Это невозможно!
Я напомнил ему, что в Индии каким-то образом всё-таки живет около миллиарда человек — да, не все сами выбрали эту страну в качестве места жительства, но живут ведь как-то!
Немец потряс головой.
— Я бы тут жить не смог. Это ненормальная страна!
Слово «ненормальная» прозвучало так: «ненорма-а-а-а-ааальная».
— В каком смысле ненормальная?
Он оглянулся по сторонам и придвинулся ближе.
— Я неплохо говорю по-английски, правда? — спросил он. — Но тут говорят на другом английском. Ja. Ja. Я так думаю.
— Вы имеете в виду акцент?
— Nein. Если бы! Акцент — это я понимаю. У меня самого акцент, да? — Он приложился к своему пиву и объяснил: — Здешний английский, по-моему, другой потому, что они не всегда знают значение слов, которые говорят.
* * *
Мой индийский партнёр оказался настолько высоким и тощим, что, казалось, он существует лишь в двух измерениях. Восемнадцати лет он отправился учиться в Чикагский университет. Едва ли не первым впечатлением от США оказалась строчка в меню закусочной «Бургер Кинг», предлагавшая нечто под названием «WHOPPER». Дело в том, что в Индии это слово обозначает мужской половой член… Будучи вегетарианцем, все время, пока парень жил в Городе Ветров, он питался исключительно жареной картошкой и молочными коктейлями; комбинация, сами видите, ветрогонная. Восемь лет спустя отец призвал его к родному очагу — помочь перестроить работу его рекламного агентства. Рекламщиком он оказался отличным, он умел убеждать и выглядеть уверенно. Иногда, однако, он затруднялся с принятием решения. Вернее сказать, он принимал решение и клал его в долгий ящик — а потом совершенно ни с того ни с сего объявлял его. Точно так же, как будто ни с того ни с сего, он предложил мне работать у него.
Когда он отыскал меня в баре, я успел уже употребить четыре не то пять «неправильных» порций джина с тоником. Благодаря последнему обстоятельству я начал чувствовать себя несколько лучше, но на внешности моей это улучшение сказаться ещё не успело...
НИЛ КЕЛЛИ. ЖОНГЛЁР С ТИГРАМИ