ОПЯТЬ ГИМНАЗИЯ – РЕЗИНКА – "МАЛЬЧИК У ХРИСТА НА ЁЛКЕ"
люблю я свою гимназию, да еще как две недели праздников носу туда не показывала, особенно приятно было всех повидать. Страшно y нас там уютно, и компания наша "теплая", как ее называет Володя.
Люба почему-то в класс не явилась и Шурка Тишалова упросила Евгению Bacильевну (- классную даму. – germiones_muzh.) позволить ей ко мне переселиться. Весело с Шуркой сидеть, вот сорвиголова, прелесть; дурачились мы с ней целый день.
Учительницы за праздники отдохнули, тоже веселенькие, "Краснокожка" (- «индеец» Вера Андреевна по арифметике. – germiones_muzh.) чего-то так и сияет, a "Терракотка" (- географичка Елена Петровна. – germiones_muzh.) опять в новое платье нарядилась с длинным-предлинным хвостом. Входит она сегодня на урок, a я за ней, бегала воду пить, ну и запоздала. Чуть-чуть было в её хвосте не запуталась. Ну, думаю, подожди: взяла её шлейф и за кончики приподняла; она себе идет и я за ней, важно так ступаю. Класс весь валяется от хохота, но эта не беда, a вот, что я не удержалась да сама фыркнула, это лишнее было. "Терракотка" остановилась и быстро голову повернула, так что я едва-едва её хвост выпустить успела, да по счастью вместе и свой носовой платок уронила, что в руке держала, -- после питья ведь рот-то надо вытереть, ну, вот платок в руке и был.
-- А вы что тут делаете? -- говорит.
A y меня уж вид святой, губы подобраны и я прямо на нее смотрю.
-- Пить -- говорю, -- Елена Петровна, ходила, а теперь платок уронила, a они, глупые, смеются. Что же тут смешного, что платок грязный будет? -- уже повернувшись к классу, говорю я.
"Терракотка" кажется, не верит, но не убить же меня за то, что платок уронила!
-- Ну, и жулик же ты, Стригунчик -- шепчет Шурка: и как это ты такую святость изображать умеешь?
Да, кстати: хотя Шурка по старой памяти и называет меня "Стригунчиком", но это зря, потому что с некоторых пор мне волосы наверху завязывают бантиком, a остальные заплетают в косу. Теперь уж я на "Индейского царя" мало похожа, волосы мои сильно подросли и меньше торчат, но противный Володька опять новое выдумал, уверяет, что моя "косюля кверху растет".
На большой перемене мы с Шуркой все караулили, как бы нам вниз улепетнуть (- на первом этаже – старшие классы; этого не разрешали. – germiones_muzh.), страшно хотелось повидать Юлию Григорьевну и m-lle Linde; Шурка, та только Юлию Григорьевну любит, но я, как вам известно, к обеим не совсем равнодушна.
Караулим-караулим y лестницы, никак минутки не выберешь, то наверху какая-нибудь "синявка" (- классные дамы носили синие платья. – germiones_muzh.) торчит, то внизу. Перегнулись через перила, видим -- по лестнице марширует какой-то учитель, высокий, чумазый, на голове реденькая черная шерсть наросла, a посередине большущая лысина, блестящая такая, как солнце сияет.
-- Давай пустим!" -- говорит Шурка, и, прежде чем я даже успела ответить, Тишалова согнула пополам большую стиральную резинку и та щелк! -- прямо в "лысину учителю. Что дальше было, не знаю, потому что мы пулей отлетели к двери приготовительного класса и от смеха почти на корточки садились. Все-таки немножко страшно, -- что, как жаловаться пошел?
-- Спрячемся -ка в залу, Шура, там не найдут, -- говорю я.
-- Глупости! Посмотрим лучше, где он, и что сталось с резинкой.
Осторожно опять перегибаемся через перила. "Его" нет, a резинка лежит на ступеньках. Молодец, не забрал её.
Тогда мы храбро идем вниз, потому теперь имеем право -- наша резинка там, не пропадать же ей.
Спустились с лестницы чинно, подобрали резинку. Шурка брезгливо так взяла ее двумя пальцами.
-- Подозрительная, -- говорит, -- чистота. Может он лысину мажет чем, помадой, или маслом там каким... Брр... Недаром же она y него так блестит, хоть в зеркало смотрись. Еще все свои рисунки промаслишь. Фи! Под кран ее, под кран.
-- Мойся, деточка, мойся, милая, это полезно, -- приговаривает Шурка, оттирая резинку мылом. -- Ну ладно, теперь сойдет, вот только вытру еще полотенцем.
И, если бы вы видели её татарскую мордашку, серьезная такая, подумаешь, и правда дело делает. Молодчинище, люблю я ее.
Окончив с ванной, мы бегом летим по коридору, но ни Юлии Григорьевны, ни m-lle Linde нет -- завтракать пошли. Правда, ведь и они есть хотят. С горя стали мы расхаживать, да ученицам косы вместе связывать; в нашем этаже это неудобно, потому что косюли всё больше коротенькие, на мою похожи, редко на хорошую наткнешься, a там длинные, где-где коротышка, так это не беда, ее с длинной связать можно. Смешно потом, умора! -- хотят разойтись -- не тут-то было. Тпрру! Злятся -- хорошо!
За русским уроком Барбос объявил нам, что через две недели юбилей нашей гимназии, и устраивают ученический литературный вечер, в котором участвовать будут все классы. На наш класс дано три вещи: сказка Достоевского "Мальчик y Христа на елке", стихотворение "Бабушка и внучек" Плещеева и стихотворение "Запоздалая фиалка" Коринфа Аполлонского (кажется, не переврала? [- Аполлона Коринфского. – Переврала, конечно. – Типичный попович по «семинарским» имени-фамилии, и чтоинтересно, ниразу по происхожденью: его деду из крестьян присвоил фамилию и даровал потомственное дворянство Александр I за дипломную работу в Петербургской Академии Художеств, в коринфском стиле. – germiones_muzh.]). Все это нам прочитали и начали выбирать, кому говорить. Хотеть, конечно, все хотели, -- еще бы! -- a Танька так уж сама не знала, что ей сделать, чтобы ее взяли. Да нет матушка, как-нибудь без тебя обойдутся, авось не провалят.
Барбос с Евгенией Bacильевной долго торговались, наконец порешили: "Запоздалую фиалку" скажет Зернова, она хорошо декламирует, да потом как-то даже и неприлично обойти первую ученицу -- правда? "Бабушка и внучек" будут трое говорить: бабушку -- Люба (хотя её и не было, но про нее не забыли, потому она тоже мастер по этой части), внучка -- Штоф, y неё такая славная мальчишеская стриженая головенка, a за рассказчика -- Шура Тишалова. Сказку же "Мальчик y Христа на елке" скажет... отгадайте кто?.. Ну... Муся Старобельская!
Вы себе представить не можете, как я рада, так рада, так рада! Это такая прелестная вещь -- чудо! Никто, никто во всем классе y нас её не знал, даже не читал; верно что-нибудь еще совсем-совсем новое.
(- Достоевский из-за его «неприличных» сюжетов с проститутками Сонями Мармеладовыми и бедными студентами решающими глобальные проблемы припомощи топора, не жаловался в учебных заведениях РИ. Программа чтения была образцово-чистой, никакой грязи - ее сусальность доходила до предела; большевики впрочем, ударились затем в противоположную крайность... Но это произведение Достоевского для детей и в общем, светлое, хоть и небез жестокой правдыжизни. – germiones_muzh.)
Рассказывается, как один бедный маленький мальчик приехал со своей мамой в большой город; мама его умерла, a он все будит ее, думает -- она спит; кушать хочется ему, пить, a кругом темно так. Страшно ему стало, и он вышел на улицу, a там холодно -- холодно, мороз трещит, a он в одном костюмчике. Но кругом так красиво, светло, лавки, куклы, игрушки, что он и про холод забыл, стоит и любуется перед витриной. A все-таки кушать хочется! И вдруг ему грустно-грустно так становится, и страшно что он один, и хочет он уж заплакать, да как посмотрел в одно окно, так и ахнул: елка до потолка, светлая, высокая, a кругом танцуют мальчики и девочки, смеются; на столах торты, пряники. Кушать ему, так кушать хочется и холодно, бедному, болеть все начинает! Вдруг его какой-то большой, противный мальчишка ударил кулаком; и бедный малюська упал, но вскочил, живо-живо побежал и спрятался на одном дворе за дровами. Присел он; головка кружится, но так тепло -- тепло ему делается, и вдруг видит он чудную светлую до неба елку, и кто-то зовет его. Он думал, что это его мама, но нет, это был Христос, y которого в этот день всегда елка для тех деток, y которых здесь на земле никогда своей не бывало. Христос берет этих деток к себе, делает светлыми, ясными ангельчиками, и они порхают кругом Христовой елки, a мамы их радуются, глядя на них. Ну одним словом, мальчик этот замерз, умер и встретился на небе со своей мамой.
Ну разве не прелесть? Только, конечно, я не умею так хорошо сказать, как там написано. Вот это и велено мне выучить, не все сразу, понятно, потому там больших четыре страницы, a первый кусочек.
Мамочка тоже очень рада, что меня выбрали, и что такую чудную вещь дали говорить. Сейчас за дело, иду с мамочкой вместе учить, чтобы не оскандалиться и с шиком ответить. Бегу...
Да, только еще два слова. И когда это я отучусь спрашивать при посторонних чего не следует? Сколько уже раз себе слово давала, да все забудешь и ляпнешь. Так про "маму римскую", конечно, мне интересно было знать, действительно ли она так называется. Я первым делом за обедом и спроси; a тут, как на грех, дядя Коля, a вы знаете, что это за типик -- житья теперь не дает.
И действительно же я отличилась, такую ерунду спросить! Откуда же там "маме" взяться? Ведь папа-то сам из ксендзов, a они жениться не смеют. (- католиков знали по полякам – царство Польское входило в состав Российской Империи. – germiones_muzh.) Дядька противный меня теперь иначе как "мамой римской" и не называет, Правда дура... pardon... это y меня само сорвалось... Впрочем, перед кем же извиняться? ведь я не про кого другого, a про самое себя все сказать можно (- нет, Муся… Не всё что угодно. И хорошо, что ты этого непонимаешь. –germiones_muzh.).
ВЕРА НОВИЦКАЯ (1873 - ?)
люблю я свою гимназию, да еще как две недели праздников носу туда не показывала, особенно приятно было всех повидать. Страшно y нас там уютно, и компания наша "теплая", как ее называет Володя.
Люба почему-то в класс не явилась и Шурка Тишалова упросила Евгению Bacильевну (- классную даму. – germiones_muzh.) позволить ей ко мне переселиться. Весело с Шуркой сидеть, вот сорвиголова, прелесть; дурачились мы с ней целый день.
Учительницы за праздники отдохнули, тоже веселенькие, "Краснокожка" (- «индеец» Вера Андреевна по арифметике. – germiones_muzh.) чего-то так и сияет, a "Терракотка" (- географичка Елена Петровна. – germiones_muzh.) опять в новое платье нарядилась с длинным-предлинным хвостом. Входит она сегодня на урок, a я за ней, бегала воду пить, ну и запоздала. Чуть-чуть было в её хвосте не запуталась. Ну, думаю, подожди: взяла её шлейф и за кончики приподняла; она себе идет и я за ней, важно так ступаю. Класс весь валяется от хохота, но эта не беда, a вот, что я не удержалась да сама фыркнула, это лишнее было. "Терракотка" остановилась и быстро голову повернула, так что я едва-едва её хвост выпустить успела, да по счастью вместе и свой носовой платок уронила, что в руке держала, -- после питья ведь рот-то надо вытереть, ну, вот платок в руке и был.
-- А вы что тут делаете? -- говорит.
A y меня уж вид святой, губы подобраны и я прямо на нее смотрю.
-- Пить -- говорю, -- Елена Петровна, ходила, а теперь платок уронила, a они, глупые, смеются. Что же тут смешного, что платок грязный будет? -- уже повернувшись к классу, говорю я.
"Терракотка" кажется, не верит, но не убить же меня за то, что платок уронила!
-- Ну, и жулик же ты, Стригунчик -- шепчет Шурка: и как это ты такую святость изображать умеешь?
Да, кстати: хотя Шурка по старой памяти и называет меня "Стригунчиком", но это зря, потому что с некоторых пор мне волосы наверху завязывают бантиком, a остальные заплетают в косу. Теперь уж я на "Индейского царя" мало похожа, волосы мои сильно подросли и меньше торчат, но противный Володька опять новое выдумал, уверяет, что моя "косюля кверху растет".
На большой перемене мы с Шуркой все караулили, как бы нам вниз улепетнуть (- на первом этаже – старшие классы; этого не разрешали. – germiones_muzh.), страшно хотелось повидать Юлию Григорьевну и m-lle Linde; Шурка, та только Юлию Григорьевну любит, но я, как вам известно, к обеим не совсем равнодушна.
Караулим-караулим y лестницы, никак минутки не выберешь, то наверху какая-нибудь "синявка" (- классные дамы носили синие платья. – germiones_muzh.) торчит, то внизу. Перегнулись через перила, видим -- по лестнице марширует какой-то учитель, высокий, чумазый, на голове реденькая черная шерсть наросла, a посередине большущая лысина, блестящая такая, как солнце сияет.
-- Давай пустим!" -- говорит Шурка, и, прежде чем я даже успела ответить, Тишалова согнула пополам большую стиральную резинку и та щелк! -- прямо в "лысину учителю. Что дальше было, не знаю, потому что мы пулей отлетели к двери приготовительного класса и от смеха почти на корточки садились. Все-таки немножко страшно, -- что, как жаловаться пошел?
-- Спрячемся -ка в залу, Шура, там не найдут, -- говорю я.
-- Глупости! Посмотрим лучше, где он, и что сталось с резинкой.
Осторожно опять перегибаемся через перила. "Его" нет, a резинка лежит на ступеньках. Молодец, не забрал её.
Тогда мы храбро идем вниз, потому теперь имеем право -- наша резинка там, не пропадать же ей.
Спустились с лестницы чинно, подобрали резинку. Шурка брезгливо так взяла ее двумя пальцами.
-- Подозрительная, -- говорит, -- чистота. Может он лысину мажет чем, помадой, или маслом там каким... Брр... Недаром же она y него так блестит, хоть в зеркало смотрись. Еще все свои рисунки промаслишь. Фи! Под кран ее, под кран.
-- Мойся, деточка, мойся, милая, это полезно, -- приговаривает Шурка, оттирая резинку мылом. -- Ну ладно, теперь сойдет, вот только вытру еще полотенцем.
И, если бы вы видели её татарскую мордашку, серьезная такая, подумаешь, и правда дело делает. Молодчинище, люблю я ее.
Окончив с ванной, мы бегом летим по коридору, но ни Юлии Григорьевны, ни m-lle Linde нет -- завтракать пошли. Правда, ведь и они есть хотят. С горя стали мы расхаживать, да ученицам косы вместе связывать; в нашем этаже это неудобно, потому что косюли всё больше коротенькие, на мою похожи, редко на хорошую наткнешься, a там длинные, где-где коротышка, так это не беда, ее с длинной связать можно. Смешно потом, умора! -- хотят разойтись -- не тут-то было. Тпрру! Злятся -- хорошо!
За русским уроком Барбос объявил нам, что через две недели юбилей нашей гимназии, и устраивают ученический литературный вечер, в котором участвовать будут все классы. На наш класс дано три вещи: сказка Достоевского "Мальчик y Христа на елке", стихотворение "Бабушка и внучек" Плещеева и стихотворение "Запоздалая фиалка" Коринфа Аполлонского (кажется, не переврала? [- Аполлона Коринфского. – Переврала, конечно. – Типичный попович по «семинарским» имени-фамилии, и чтоинтересно, ниразу по происхожденью: его деду из крестьян присвоил фамилию и даровал потомственное дворянство Александр I за дипломную работу в Петербургской Академии Художеств, в коринфском стиле. – germiones_muzh.]). Все это нам прочитали и начали выбирать, кому говорить. Хотеть, конечно, все хотели, -- еще бы! -- a Танька так уж сама не знала, что ей сделать, чтобы ее взяли. Да нет матушка, как-нибудь без тебя обойдутся, авось не провалят.
Барбос с Евгенией Bacильевной долго торговались, наконец порешили: "Запоздалую фиалку" скажет Зернова, она хорошо декламирует, да потом как-то даже и неприлично обойти первую ученицу -- правда? "Бабушка и внучек" будут трое говорить: бабушку -- Люба (хотя её и не было, но про нее не забыли, потому она тоже мастер по этой части), внучка -- Штоф, y неё такая славная мальчишеская стриженая головенка, a за рассказчика -- Шура Тишалова. Сказку же "Мальчик y Христа на елке" скажет... отгадайте кто?.. Ну... Муся Старобельская!
Вы себе представить не можете, как я рада, так рада, так рада! Это такая прелестная вещь -- чудо! Никто, никто во всем классе y нас её не знал, даже не читал; верно что-нибудь еще совсем-совсем новое.
(- Достоевский из-за его «неприличных» сюжетов с проститутками Сонями Мармеладовыми и бедными студентами решающими глобальные проблемы припомощи топора, не жаловался в учебных заведениях РИ. Программа чтения была образцово-чистой, никакой грязи - ее сусальность доходила до предела; большевики впрочем, ударились затем в противоположную крайность... Но это произведение Достоевского для детей и в общем, светлое, хоть и небез жестокой правдыжизни. – germiones_muzh.)
Рассказывается, как один бедный маленький мальчик приехал со своей мамой в большой город; мама его умерла, a он все будит ее, думает -- она спит; кушать хочется ему, пить, a кругом темно так. Страшно ему стало, и он вышел на улицу, a там холодно -- холодно, мороз трещит, a он в одном костюмчике. Но кругом так красиво, светло, лавки, куклы, игрушки, что он и про холод забыл, стоит и любуется перед витриной. A все-таки кушать хочется! И вдруг ему грустно-грустно так становится, и страшно что он один, и хочет он уж заплакать, да как посмотрел в одно окно, так и ахнул: елка до потолка, светлая, высокая, a кругом танцуют мальчики и девочки, смеются; на столах торты, пряники. Кушать ему, так кушать хочется и холодно, бедному, болеть все начинает! Вдруг его какой-то большой, противный мальчишка ударил кулаком; и бедный малюська упал, но вскочил, живо-живо побежал и спрятался на одном дворе за дровами. Присел он; головка кружится, но так тепло -- тепло ему делается, и вдруг видит он чудную светлую до неба елку, и кто-то зовет его. Он думал, что это его мама, но нет, это был Христос, y которого в этот день всегда елка для тех деток, y которых здесь на земле никогда своей не бывало. Христос берет этих деток к себе, делает светлыми, ясными ангельчиками, и они порхают кругом Христовой елки, a мамы их радуются, глядя на них. Ну одним словом, мальчик этот замерз, умер и встретился на небе со своей мамой.
Ну разве не прелесть? Только, конечно, я не умею так хорошо сказать, как там написано. Вот это и велено мне выучить, не все сразу, понятно, потому там больших четыре страницы, a первый кусочек.
Мамочка тоже очень рада, что меня выбрали, и что такую чудную вещь дали говорить. Сейчас за дело, иду с мамочкой вместе учить, чтобы не оскандалиться и с шиком ответить. Бегу...
Да, только еще два слова. И когда это я отучусь спрашивать при посторонних чего не следует? Сколько уже раз себе слово давала, да все забудешь и ляпнешь. Так про "маму римскую", конечно, мне интересно было знать, действительно ли она так называется. Я первым делом за обедом и спроси; a тут, как на грех, дядя Коля, a вы знаете, что это за типик -- житья теперь не дает.
И действительно же я отличилась, такую ерунду спросить! Откуда же там "маме" взяться? Ведь папа-то сам из ксендзов, a они жениться не смеют. (- католиков знали по полякам – царство Польское входило в состав Российской Империи. – germiones_muzh.) Дядька противный меня теперь иначе как "мамой римской" и не называет, Правда дура... pardon... это y меня само сорвалось... Впрочем, перед кем же извиняться? ведь я не про кого другого, a про самое себя все сказать можно (- нет, Муся… Не всё что угодно. И хорошо, что ты этого непонимаешь. –germiones_muzh.).
ВЕРА НОВИЦКАЯ (1873 - ?)
Leave a comment