В Черниговской земле летопись упоминает «милостников». Из контекста выясняется, что их кони и оружие не являлись их собственностью, принадлежали князю и, т.о. выдавались лишь перед использованием. Можно предположить, что «милостники», это бывшие отроки, чей статус был несколько повышен, а «милость» надо было отрабатывать, сражаясь в первой шеренге.
В Ростово-Суздальской земле, несколько позже, встречаются «дворане» - приближённые слуги при княжеском дворе, но не отроки, а также живущие «по сёлам» «пасынки» (типично феодальный термин), в которых угадываются держатели земли (и оброков) за службу. Этакие «испомещенные» отроки. Новгородские источники, но не ранее XIII в., упоминают «божьих дворян» - немецких рыцарей, своих же «братьев по классу» именуют «гридьба». Кроме того, в разных землях упоминаются «мечники», исполнявшие в мирное время княжеские поручения разного рода, но чаще связанные с судопроизводством и исполнением наказаний. Рубеж столетий отмечен исчезновением старой дружинной терминологии: «отроки», «детские» и упомянутые реже категории вытесняются словосочетанием «княжой муж». К сказанному необходимо добавить, что все эти категории будущих мелких феодалов на боевую службу выезжали, как и в Московской Руси, - в окружении нескольких вооружённых слуг (- это регламентировалось договором: сколько и каквооруженных своих людей ты с собой приводишь за землю, которую держишь. – germiones_muzh.) – боевых холопов или, как говорили в домонгольской Руси – «кощеев» из числа пленников, а, возможно, и соплеменников разной степени зависимости.
Однако и это ещё не всё. Оборона границ и, в первую очередь, самых опасных - южной и юго-восточной, требовала дополнительных ресурсов, для чего, как известно, ещё князь Владимир Святославич, создавая оборонительные линии по рекам Трубежу и Стугне, населил их «мужами лучшими» (т.е. дружинниками племенных князей) из всех восточнославянских племён. Его преемники продолжали эту политику, вплоть до начала 30-х гг. XII в., размещая южнее Киева контингенты военнопленных или родовые группы дружественных кочевников. Как недавно выяснилось, проявляли они при этом и нестандартные решения, о чём, собственно, и хотелось бы рассказать в настоящем материале…
В отличие от расселённых на южной границе разноплеменных тюркских федератов киевских князей, известных под общим названием «Чёрные клобуки», летописные седельники никогда не вызывали интереса у исследователей. Принято считать, что в этом вопросе всё очевидно и если сам термин и вызывает двоякое толкование, то оба они не таят в себе какой-либо перспективы для изучения. Между тем, три упоминания этого слова Ипатьевской летописью в военном контексте дают, на наш взгляд, основания для достаточно интересных выводов.
Отсутствие внимания историков отразилось и в словарях, поскольку с XIX в. все их составители от Брокгауза, Граната и до Ожегова, в том числе, как и специальные, исторические, трактуют слово «седельник» исключительно как «специалист по изготовлению сёдел». Впрочем, есть одно исключение – словарь И. И. Срезневского. Седельники и в нём рассматриваются как ремесленники, но есть ещё слово «седелничий», встречающееся так же в Ипатьевской летописи, с кратким пояснением: «должность в княжеской дружине».
Впервые седельников встречаем под 1168 г., в повести о походе русских князей на половцев под руководством Мстислава Изяславича, где читаем следующее: «Братья же вси пожаловаша на Мьстислава, оже утаивъся ихъ, пусти на воропъ седельникы свое и кощее, ночь заложивъся отай…». что в переводе означает: «Братия же вся негодовала на Мстислава, который тайно от них, под покровом ночи, послал на грабёж добычи слуг – седельников своих и пленников…». Есть здесь и разъяснение-комментарий публикатора: «Седельники – слуги, ведавшие оседлыванием лошадей в походе».
Вообще–то, в русской традиции такого слугу традиционно называли стремянным, т.е. всегда находящимся «у стремени» господина. Число их, пусть и у военачальника, едва ли могло быть более двух, даже если предположить, что они совмещали еще какие-то функции, к примеру, вели запасных коней князя (на то есть конюхи). Стремянный это такой же ассистент знатного воина, как и оруженосец и не его дело гоняться за добычей по степи.
Казалось бы, - логично: послать на захват военной добычи группу своих слуг, под руководством доверенного человека, но ведь речь идет об огромном количестве «веж»-кибиток, стад и табунов целого племенного союза кочевников, да и седельники названы во множественном числе. Откуда их столько? Можно ли представить себе, что Мстислав приказал своим старшим дружинникам, с сомнительной целью, таясь от других князей, выделить в ночь накануне решающих событий своих личных стремянных в особый отряд захватчиков «наворопщиков»? Едва ли.
Уже следующее предложение текста повести вновь представляет этот термин. На следующий день, по возвращении преследователей из погони за разбежавшимися по степи половцами, князья стали проверять своих людей: «Божьею помочью, вси сдрави быша, разве бо изъ всихъ полковъ два убиенна быста, Кснятин Васильевич, Яруновъ братъ, и седелникъ Ярослав Изяславича…»6. И снова недоумение, – ближний слуга, который всегда следует, как тень, у стремени князя, – послан на преследование как обычный воин и убит.
Как представляется, следующий эпизод объясняет эти странности и вносит нечто новое в наши познания об обороне степной границы Руси, да и организации русских вооружённых сил в целом. В отличие от вышеприведённой воинской повести, неоднократно включавшейся в различные сборники и хрестоматии по древнерусской литературе, он известен только специалистам.
Двумя годами позже Мстислава Изяславича из Киева с помощью половцев изгнал брат Андрея Боголюбского Глеб Юрьевич. Кочевники, в качестве вознаграждения попутно грабившие всё, что попадалось под руку, были, по окончании надобности в них, отправлены восвояси: «Тогда же Глебъ пусти половци в веже». Часть из них, сделав дневной переход, остановилась на ночлег: «сташа за Васильевом у седелниковъ, съжидаюче дружины своее. Василко же Ярополчичь уведав е из Михайлова, и еха на ня ночи, – бе же тогда ночь темна, – и уступиша инемъ путемъ, изблудиша всю ночь (- сбился с пути и неуспел вночь. – germiones_muzh.), заутра солнцю въсходящу удариша на нихъ. Половци же съвъкупишася съ седелникы бишася с ними и одва убежа Василко до города, а дружину около его избиша, а ины руками изоимаша (- взяли живыми. – germiones_muzh.)». Этот эпизод как минимум дважды привлекал внимание исследователей, но оба раза их интересовали мотивы действий захудалого Ярополчича, а не интерпретация термина «седельники».
Из текста же следует:
1. что к югу от Васильева (ныне г. Васильков, Киевской обл.) – «за Васильевом» относительно Киева, располагалось крупное поселение седельников, которое могло стать пристанищем для отряда, по-видимому, в несколько сотен всадников и их коней.
2. Чтобы отразить нападение дружины местного князя, половцы объединились с давшими им ночлег седельниками. «Совокупиться» такой отряд мог лишь с сопоставимым по численности формированием вооружённых людей, совместно разгромивших княжескую дружину, вероятно, лучше вооружённую, но явно уступавшую по численности объединённым силам половцев и седельников.
3. Седельники не участвовали в только что закончившейся усобице. Они приняли и поддержали (закон гостеприимства?) союзников князя, победившего того, под чьим началом они действовали двумя годами ранее. Из этого следует, что седельники являлись особой категорией местного населения, несшей определённую феодальную повинность («налог кровью») киевскому княжескому столу, но не конкретной личности, не выступая субьектом политики, в отличие от родовых вождей чёрных клобуков или своих соседей поршан, иногда принимавшим сторону того или иного князя.
Чем отличались седельники от окружающего населения - а они, определённо, отличались, поскольку носили особое наименование, подчёркивающее их «конность»? Достойно удивления, что половцы на ночлег остановились у своих, можно сказать, профессиональных врагов. Не являлись ли седельники в прошлом кощеями – воинами-рабами из числа военнопленных, гл. обр. тюрок? Отсюда можно предположить их неполноправие с одной стороны и легкоконную специализацию – с другой. Само их название носит отпечаток «служебности» т.е. зависимости, в отличие от поршан – подобной казачеству территориальной общины жителей пограничья – Поросья, сформировавшейся, в значительной мере на этнической основе из числа потомков поселенных здесь когда-то Ярославом Мудрым пленных поляков, давно уже ставших свободными.
Имеющаяся крайне скудная информация о седельниках не позволяет сделать какие-то более определенные выводы. Однако, представляется допустимым предположить, что эта любопытная категория «военных поселенцев» возникла на Киевщине в период относительно стабильного государственного строительства, не позднее первой четверти XII в. Изначально переведенные на землю кощеи должны были выполнять свои обязанности по отношению к конкретному господину, но наступившая анархия в 30-е годы и позднее, частая смена власти в Киеве привели к утрате ими личной зависимости конкретному правителю – хозяину и основателю данной слободы (слобод) и определённому повышению социального статуса седельников.
С одной стороны, отсутствие других свидетельств о седельниках говорит в пользу того, что опыт создания подобных военных поселений не получил значительного развития и численность этой категории далеко уступала и поршанам, и, тем более, чёрным клобукам или переяславским торкам. С другой, как выше упоминалось, – седельник, убитый в 1168 г., был слугой Ярослава Изяславича, князя Луцкого, т.е. практика перевода «боевых холопов» «на самообеспечение» существовала и на востоке Волыни, да, скорее всего, и в других русских землях.
Здесь мы вновь обратимся к творению И.И. Срезневского. Словарь – не место для гипотез, и даже расширительных толкований, поэтому автор, исходя из летописного контекста, сформулировал очевидное – «седелничий» – должностное лицо, потому, что он выступает командиром подразделения, осуществляющего арест политических противников в сдавшемся городе. Он воздержался от этимологической оценки-расшифровки. Между тем, окончание «чий» свидетельствует, по анологии с «городничий» (градо - начальник), что перед нами «начальник седельников» - категории конных воинов неблагородного происхождения, по-видимому ниже отроков или вместо них, но выше кощеев – боевых холопов. Такая трактовка представляется в данном контексте предпочтительнее чем, скажем, «чиновник, ведающий заготовкой сёдел» и т.п. В реалиях Волыни 20 – 30 гг.
XIII в. седельниками могли называть и вольных послужильцев из городского и сельского населения, кого в Новое время называли «охочекомонными».
В заключение ещё один вывод: изучением военной истории должны заниматься военные люди. Гражданским историкам военные вопросы зачастую не интересны, да и не понимают они некоторых вещей в силу иного склада ума…
ЮРИЙ СУХАРЕВ (офицер и военный историк)