АРИФМЕТИКА – ЛУЖА – ЗУБОВУ ИСКЛЮЧАЮТ
вы можете себе представить, как я волновалась перед Линдочкиным (- мадемуазель Linde. – germiones_muzh.) уроком! Отгадала или нет, кто игрушки прислал? Мне казалось, что как только она на меня взглянет, так все и узнает; и страшно было, что отгадает, и жалко, если нет. Конечно, я совсем не хотела, чтоб меня благодарили, Боже сохрани, особенно после того, что мамуся про самолюбие говорила, a только тогда бы она знала, наверно знала, что мы ее любим, очень любим, a это так приятно; a иначе как я могу ей доказать? Учиться хорошо? Да, конечно, я постараюсь, но только мало ли что случиться иногда может, с кем беда не бывает!
Ho m-llе Linde ничего не отгадала, по крайней мере ничего нам не говорила. Весь урок она была такая тихонькая, спокойная, несколько раз посматривала на меня, чуть-чуть улыбалась, и глаза y неё были такие добрые-добрые. -- Милая!
Потом, когда мы списывали с доски правило, слышу -- она о чем-то с "Женюрочкой" (- классной дамой. – germiones_muzh.) беседует; начало-то я прозевала, a как услышала свою фамилию, ну, сейчас же y меня и ушки на макушке.
-- ... un coeur excellent et extremement intelligente, (- ...очень умная и с добрым сердцем [фр.]. – germiones_muzh.) говорит Линдочка.
Я чувствую, уши y меня краснеют, щеки, даже глазам жарко делается; нагнулась над тетрадкой и ну клякспапиром правило тереть. A приятно так!
Нам в тот день в гимназии за завтраком такие соленые телячьи котлеты дали, что я потом как утка пила, и все еще пить хотелось. Раз пять под кран бегала, хотя это y нас, собственно говоря, запрещено: в Неве вода ведь сырая, a нам позволяют только кипяченую пить, либо чай; но за чай без сахару покорно благодарю, кипяченая же вода всегда какая-то тепловатая и препротивная, a под краном вкусная, холодная; но главное, что пить-то ее очень весело. Кружек гимназических мы для этого никогда не употребляем, больно вид y них облезлый да подозрительный, a просто откроешь кран, рот подставишь и пьешь. Ну, понятно, не без того, чтобы кто-нибудь подтолкнул, a тогда не только ртом, но и ушами напьешься, вот это-то и весело! Я однажды одной "шестушке" (- VI класса. – germiones_muzh.) так угодила, что ей вода чуть не до самого пояса за шиворот налилась!
Сегодня уж и на урок позвонили, я еще последний раз допивать бегала, и, чувствую, еще пить хочу. Делать нечего, взяла кружку, вымыла хорошенько, налила полную да с собой в класс и взяла, a там в парту поставила.
Урок -- арифметика.
"Индеец" по очереди учениц к доске вызывает деление на баллы делать. Ну, этого я не боюсь, наловчилась уж теперь; Люба деление тоже хорошо понимает, так что мы на доску не особенно смотрим, y нас дело получше есть. Принесла Люба много конфет, знаете, карамель-тянучка называются? -- они очень вкусные, мы себе их тихонько и уплетаем.
По-моему за уроком все как-то особенно вкусным кажется, я тогда все решительно могу съесть, даже что и не очень люблю. И весело, и страшно, особенно, сидя как я, чуть не под самым носом y учительницы.
"Женюрочки" нет, она ведь часто куда-то испаряется. Съели мы все свои конфеты дочиста, a тут Люба и шепчет:
-- Беда, Муся, пить до смерти хочу, a ведь "Индеец" выйти не пустит.
-- И я, говорю, хочу, a только беды тут никакой нет -- нагнись и пей, a потом я.
A Люба-то не знала, что y меня водяные запасы имеются.
Посмотрели -- "Краснокожка" спокойно отвернувшись сидит: все обстоит благополучно. Люба нагнулась и отпила с четверть стакана. Потом я под стол полезла, да только Бог его знает, как это приключилось, -- противная кружка выскользнула y меня из руки и перевернулась в парту!
Сперва слышу кап... кап... кап... на пол, a потом уж и целой струйкой побежало. Люба, конечно, готова, киснет со смеху. Что тут делать? A уж лужица порядочная. Одно остается -- лезть под скамейку. Лезу. Только я туда юркнула, подол юбки приподняла и изнанкой пол вытираю, "Краснокожка" поворачивается.
-- Вы что там под столом делаете?
Как она спросила, я живо платок носовой, тоже мокрый, которым я парту вытирала, a теперь в руке держала, шлеп на пол, a подолом все тру. Слава Богу, сухо, только пятно небольшое осталось.
-- Я, говорю, Вера Андреевна, носовой платок к вашему подножию уронила.
Все как фыркнут, даже "Индеец" засмеялся.
-- Да что я, гора, что ли, что вы к моему подножию падаете? Ведь это только про горы так выражаются.
Я в это время уже встала, смешно мне, но я делаю святые глаза и говорю:
-- А я думала и про людей так говорят, есть ведь даже и в молитве "подножие всякого врага и супостата".
-- Да, но я не враг и не супостат, и говорим-то мы не по-(церковно. - germiones_muzh.) славянски, a по-русски. Садитесь на место и старайтесь никуда ничего не ронять.
"Говорит, не супостат, -- шепчу я Любе: то есть самая настоящая краснокожая супостатка."
Люба вся трясется и не может удержаться от хохота, a ведь вы знаете, как это заразительно, я тоже фыркаю, за нами остальные, но "супостатка" начинает злиться.
-- Пожалуйста перестать. Терпеть не могу этого бессмысленного хохота; знаете русскую пословицу: смех без причины...
Ну, уж коли это без причины, так неизвестно чему и смеяться.
Кончилась вся эта история тем, что меня для усмирения к доске вызвали. Уж как она меня ни пытала, и так, и сяк, -- то есть без единой запиночки я ей ответила; должен таки был "Индеец" двенадцать поставить.
Отлично! Гривенник заработала (- у родителя, за высший балл. – germiones_muzh.), a лишний гривенник никогда не лишний.
Да, чуть-чуть не забыла. История-то y нас на днях какая приключилась, опять раскрасавица наша Зубова отличилась. Мало того, что с книжки списывает, да девятки за поведение получает, она уже теперь сама дневник себе подписывать стала.
Евгения Васильевна несколько дней все требовала, чтобы она ей показала подпись за прошлую неделю; та все: "забыла" да "забыла". Наконец "Женюрка" объявила, что, если она еще раз забудет, то её родителям не забудут по городской почте письмо послать. Струсила та. Приходит, говорит -- подписано.
-- Слава Богу, давно пора, -- отвечает Евгения Васильевна: покажите!
Ta подает. Евгения Васильевна открывает, смотрит:
-- Это кто же, мама подписывала?
Зубова красная как рак.
-- Да, мама.
-- Странно, будто не её почерк.
-- Нет, Евгения Васильевна, это мама, честное слово, мама, ей-Богу, мама, a только она очень торопилась.
-- Неправда, Зубова, это не мама подписывала, -- говорит Евгения Васильевна; она тоже красная, значит сердится, и в голосе y неё звенит что-то. (- чтож, орлята учатся летать. Классная дама ведь станет учительницей. - germiones_muzh.)
Зубова молчит.
-- Я спрашиваю, кто подписывал ваш дневник? Это не мама.
-- Извините, Евгения Васильевна, я ошиблась, я забыла, это правда не мама, она больна, это тетя.
Тут Евгения Васильевна как крикнет на нее:
-- Не лгите, Зубова! Стыдитесь! Сейчас вы божились, что мама, теперь говорите тетя. Так я вам скажу, кто подписывал -- вы сами!
Зубова воет чуть не на весь класс, a все свое повторяет:
-- Нет... Ей Богу... Нет... Ей Богу...
-- Молчать!
Как крикнет на нее Евгения Васильевна, я даже не думала, что она и кричать-то так умеет.
-- Идемте.
Взяла за руку и повела рабу Божию вниз. (- да. У ангелов нетолько приятная работа. - germiones_muzh.)
Минут через двадцать, когда Надежда Аркадьевна нам уже диктовку делала, Евгения Васильевна привела всю зареванную Зубову, та забрала свою сумку и обе сейчас же опять ушли. Потом Евгения Васильевна говорила, что инспектор велел ее исключить.
ВЕРА НОВИЦКАЯ (1873 - ?)
вы можете себе представить, как я волновалась перед Линдочкиным (- мадемуазель Linde. – germiones_muzh.) уроком! Отгадала или нет, кто игрушки прислал? Мне казалось, что как только она на меня взглянет, так все и узнает; и страшно было, что отгадает, и жалко, если нет. Конечно, я совсем не хотела, чтоб меня благодарили, Боже сохрани, особенно после того, что мамуся про самолюбие говорила, a только тогда бы она знала, наверно знала, что мы ее любим, очень любим, a это так приятно; a иначе как я могу ей доказать? Учиться хорошо? Да, конечно, я постараюсь, но только мало ли что случиться иногда может, с кем беда не бывает!
Ho m-llе Linde ничего не отгадала, по крайней мере ничего нам не говорила. Весь урок она была такая тихонькая, спокойная, несколько раз посматривала на меня, чуть-чуть улыбалась, и глаза y неё были такие добрые-добрые. -- Милая!
Потом, когда мы списывали с доски правило, слышу -- она о чем-то с "Женюрочкой" (- классной дамой. – germiones_muzh.) беседует; начало-то я прозевала, a как услышала свою фамилию, ну, сейчас же y меня и ушки на макушке.
-- ... un coeur excellent et extremement intelligente, (- ...очень умная и с добрым сердцем [фр.]. – germiones_muzh.) говорит Линдочка.
Я чувствую, уши y меня краснеют, щеки, даже глазам жарко делается; нагнулась над тетрадкой и ну клякспапиром правило тереть. A приятно так!
Нам в тот день в гимназии за завтраком такие соленые телячьи котлеты дали, что я потом как утка пила, и все еще пить хотелось. Раз пять под кран бегала, хотя это y нас, собственно говоря, запрещено: в Неве вода ведь сырая, a нам позволяют только кипяченую пить, либо чай; но за чай без сахару покорно благодарю, кипяченая же вода всегда какая-то тепловатая и препротивная, a под краном вкусная, холодная; но главное, что пить-то ее очень весело. Кружек гимназических мы для этого никогда не употребляем, больно вид y них облезлый да подозрительный, a просто откроешь кран, рот подставишь и пьешь. Ну, понятно, не без того, чтобы кто-нибудь подтолкнул, a тогда не только ртом, но и ушами напьешься, вот это-то и весело! Я однажды одной "шестушке" (- VI класса. – germiones_muzh.) так угодила, что ей вода чуть не до самого пояса за шиворот налилась!
Сегодня уж и на урок позвонили, я еще последний раз допивать бегала, и, чувствую, еще пить хочу. Делать нечего, взяла кружку, вымыла хорошенько, налила полную да с собой в класс и взяла, a там в парту поставила.
Урок -- арифметика.
"Индеец" по очереди учениц к доске вызывает деление на баллы делать. Ну, этого я не боюсь, наловчилась уж теперь; Люба деление тоже хорошо понимает, так что мы на доску не особенно смотрим, y нас дело получше есть. Принесла Люба много конфет, знаете, карамель-тянучка называются? -- они очень вкусные, мы себе их тихонько и уплетаем.
По-моему за уроком все как-то особенно вкусным кажется, я тогда все решительно могу съесть, даже что и не очень люблю. И весело, и страшно, особенно, сидя как я, чуть не под самым носом y учительницы.
"Женюрочки" нет, она ведь часто куда-то испаряется. Съели мы все свои конфеты дочиста, a тут Люба и шепчет:
-- Беда, Муся, пить до смерти хочу, a ведь "Индеец" выйти не пустит.
-- И я, говорю, хочу, a только беды тут никакой нет -- нагнись и пей, a потом я.
A Люба-то не знала, что y меня водяные запасы имеются.
Посмотрели -- "Краснокожка" спокойно отвернувшись сидит: все обстоит благополучно. Люба нагнулась и отпила с четверть стакана. Потом я под стол полезла, да только Бог его знает, как это приключилось, -- противная кружка выскользнула y меня из руки и перевернулась в парту!
Сперва слышу кап... кап... кап... на пол, a потом уж и целой струйкой побежало. Люба, конечно, готова, киснет со смеху. Что тут делать? A уж лужица порядочная. Одно остается -- лезть под скамейку. Лезу. Только я туда юркнула, подол юбки приподняла и изнанкой пол вытираю, "Краснокожка" поворачивается.
-- Вы что там под столом делаете?
Как она спросила, я живо платок носовой, тоже мокрый, которым я парту вытирала, a теперь в руке держала, шлеп на пол, a подолом все тру. Слава Богу, сухо, только пятно небольшое осталось.
-- Я, говорю, Вера Андреевна, носовой платок к вашему подножию уронила.
Все как фыркнут, даже "Индеец" засмеялся.
-- Да что я, гора, что ли, что вы к моему подножию падаете? Ведь это только про горы так выражаются.
Я в это время уже встала, смешно мне, но я делаю святые глаза и говорю:
-- А я думала и про людей так говорят, есть ведь даже и в молитве "подножие всякого врага и супостата".
-- Да, но я не враг и не супостат, и говорим-то мы не по-(церковно. - germiones_muzh.) славянски, a по-русски. Садитесь на место и старайтесь никуда ничего не ронять.
"Говорит, не супостат, -- шепчу я Любе: то есть самая настоящая краснокожая супостатка."
Люба вся трясется и не может удержаться от хохота, a ведь вы знаете, как это заразительно, я тоже фыркаю, за нами остальные, но "супостатка" начинает злиться.
-- Пожалуйста перестать. Терпеть не могу этого бессмысленного хохота; знаете русскую пословицу: смех без причины...
Ну, уж коли это без причины, так неизвестно чему и смеяться.
Кончилась вся эта история тем, что меня для усмирения к доске вызвали. Уж как она меня ни пытала, и так, и сяк, -- то есть без единой запиночки я ей ответила; должен таки был "Индеец" двенадцать поставить.
Отлично! Гривенник заработала (- у родителя, за высший балл. – germiones_muzh.), a лишний гривенник никогда не лишний.
Да, чуть-чуть не забыла. История-то y нас на днях какая приключилась, опять раскрасавица наша Зубова отличилась. Мало того, что с книжки списывает, да девятки за поведение получает, она уже теперь сама дневник себе подписывать стала.
Евгения Васильевна несколько дней все требовала, чтобы она ей показала подпись за прошлую неделю; та все: "забыла" да "забыла". Наконец "Женюрка" объявила, что, если она еще раз забудет, то её родителям не забудут по городской почте письмо послать. Струсила та. Приходит, говорит -- подписано.
-- Слава Богу, давно пора, -- отвечает Евгения Васильевна: покажите!
Ta подает. Евгения Васильевна открывает, смотрит:
-- Это кто же, мама подписывала?
Зубова красная как рак.
-- Да, мама.
-- Странно, будто не её почерк.
-- Нет, Евгения Васильевна, это мама, честное слово, мама, ей-Богу, мама, a только она очень торопилась.
-- Неправда, Зубова, это не мама подписывала, -- говорит Евгения Васильевна; она тоже красная, значит сердится, и в голосе y неё звенит что-то. (- чтож, орлята учатся летать. Классная дама ведь станет учительницей. - germiones_muzh.)
Зубова молчит.
-- Я спрашиваю, кто подписывал ваш дневник? Это не мама.
-- Извините, Евгения Васильевна, я ошиблась, я забыла, это правда не мама, она больна, это тетя.
Тут Евгения Васильевна как крикнет на нее:
-- Не лгите, Зубова! Стыдитесь! Сейчас вы божились, что мама, теперь говорите тетя. Так я вам скажу, кто подписывал -- вы сами!
Зубова воет чуть не на весь класс, a все свое повторяет:
-- Нет... Ей Богу... Нет... Ей Богу...
-- Молчать!
Как крикнет на нее Евгения Васильевна, я даже не думала, что она и кричать-то так умеет.
-- Идемте.
Взяла за руку и повела рабу Божию вниз. (- да. У ангелов нетолько приятная работа. - germiones_muzh.)
Минут через двадцать, когда Надежда Аркадьевна нам уже диктовку делала, Евгения Васильевна привела всю зареванную Зубову, та забрала свою сумку и обе сейчас же опять ушли. Потом Евгения Васильевна говорила, что инспектор велел ее исключить.
ВЕРА НОВИЦКАЯ (1873 - ?)
Leave a comment