жаркий день уже клонился к закату, когда Андре и Миана, изморенные голодом и усталостью, остановились на ночлег. Выбрали подходящее дерево, и Миана стал собирать хворост и валежник и складывать его в кучу под дерево.
– Зачем ты это делаешь? – с удивлением спросил Андре.
– Хочу огонь на ночь развести, – ответил Миана. – Погляди, вон на деревьях павлины – верный признак, что в лесу водится много тигров. Да и днем я заприметил в одном месте их круглые, широкие следы. Если не хочешь попасть тигру в зубы, принимайся и ты за работу, да не мешкай – ночь быстро надвигается.
– Да ты, Миана, видно, забыл, что у нас ни спичек, ни огнива нет – все осталось у Мали.
– Не беспокойся, – возразил Миана, смеясь. – Ни спичек, ни огнива мне не нужно, я и без них добуду огня.
Молодой индус взял кусок высохшего дерева, разыскал гладкий камень и, положив между ними пучок сухой травы, принялся усердно тереть камень о дерево. Скоро в волокнах показались искры. Миана раздул их, и спустя мгновение пламя весело заиграло по сухому валежнику.
– Дело, как видишь, немудреное, – заметил Миана. – А теперь скорее на боковую, сейчас начнется концерт.
И правда, часа не прошло, как лесную чащу огласили рев тигров и крики диких зверей. Андре несколько раз просыпался, что не помешало ему, впрочем, хорошо выспаться и отдохнуть.
Лишь только засветлело, друзья наши сошли с дерева и вместе с Гануманом принялись отыскивать себе завтрак. На этот раз им не посчастливилось: кроме горсти кислых терновых ягод, они ничего не нашли.
– Не беда! – утешал Миана. – Если завтрак был плоховат, зато обед будет превосходным.
Только хотели друзья тронуться в путь, как вдруг из-за кустов выскочила, ломая сучки, черная антилопа и быстро пронеслась мимо них.
– Эх, ружья-то нет! – пожалел Андре. – Славный вышел бы завтрак.
Ни слова не говоря, Миана стремглав побежал вслед за антилопой. Немного погодя из-за кустов послышался его голос: «Андре, Андре, поди-ка сюда!» Со всех ног кинулся Андре на зов товарища, прибежал и видит: лежит на земле антилопа, а над нею склонился молодой индус.
– Ты убил ее, Миана? – спросил он и внутри упрекнул себя за то, что минуту тому назад пожелал смерти прекрасному животному.
– Нет, не я! – отозвался Миана. – Когда антилопа пробежала мимо нас, я заметил, что у нее вся шерсть в крови, и догадался, что какой-нибудь лесной хищник смертельно ее ранил и она, напрягая последние силы, спешит добраться до укромного местечка, чтобы там спокойно умереть… Когда я подбежал к ней, она уже не шевелилась. Спасибо господам тиграм за превосходный завтрак! Хорошо поедим и на запас еще хватит.
Миана взвалил антилопу к себе на плечи и понес ее на полянку, где под золой еще тлели уголья. Молодые люди достали из-за поясов кинжалы, сняли с антилопы шкуру, а потом разрезали мясо на куски. Выбрав несколько кусков пожирнее, они принялись их жарить на раскаленных камнях.
– Настоящий пир! – восхищался Миана. – Бедный Гануман, – обратился он к обезьяне, – как жаль, что боги запрещают тебе есть мясо. Тебе предоставляется только смотреть на нас да облизываться.
– Кажется, и тебе, как всякому доброму индусу, боги запрещают есть мясо, – заметил, улыбаясь, Андре.
– Ошибаешься, – ответил Миана. – Брама, Вишну и Шива разрешили нам есть все что угодно, за исключением только коровьего мяса. (- у разных каст разные установки на сей счет. Неприкасаемые едят даж падаль. – germiones_muzh.) Корова была кормилицей первого человека, и из ее молока состоит наша кровь.
Молодые люди наелись досыта, хотя Андре и морщился немного, глотая без соли и хлеба полусырое мясо. Позавтракав, они прикрыли уголья зелеными ветками и разложили на них оставшиеся куски мяса. Когда благодаря густому дыму оно прокоптилось настолько, что могло сохраниться несколько дней, они завернули их в листья и отправились в путь.
Целых восемь дней, шагая от зари до зари, двигались они все в одном и том же направлении, отдыхая только по ночам. Мясо антилопы быстро исчезало, плоды попадались редко, и потому они спешили насколько хватало сил, надеясь скоро выбраться из Тераи. Действительно, чуть не с каждым шагом вперед менялся характер местности. Вдали снова показались снеговые вершины Гималаев, лес редел, почва становилась холмистой и менее болотистой.
На девятый день молодые люди очутились у подошвы высокого холма, по зеленым скатам которого росли в правильном порядке, словно в расчищенном парке, великолепные деревья. Завидев их, Гануман спрыгнул с плеча своего господина, подбежал к ближайшему дереву и стал жадно есть валявшиеся на земле плоды.
– Мговах! – вскричал Миана и кинулся подбирать плоды. Его примеру последовал и Андре.
Миана не ошибся: действительно это были мговахи. (- мадука длиннолистная. – germiones_muzh.) Для жителей Центральной Индии мговах – это то же, что кокосовая пальма для стран, омываемых Индийским океаном. Природа одарила это дерево такими чудесными свойствами, что оно одно в состоянии снабдить первобытные народы, населяющие индийские леса, всем, что народы более культурные добывают из всего растительного царства.
Мговах – один из красивейших представителей индийской флоры. От его прямого, толстого ствола идут во все стороны грациозно загнутые кверху ветви, делающие его похожим на громадный канделябр во много свечей. Куполообразная темно-зеленая крона дает много тени. К концу февраля дерево чуть не в один день теряет все свои листья; туземцы усердно собирают их для разных надобностей. Приблизительно через неделю ветви мговаха покрываются с поразительной быстротой массой цветов. Цветы эти – манна небесная для обитателей джунглей; от большого или меньшего урожая зависит довольство или нищета населения. Венчик цветка, светло-желтого цвета, представляет собой сочную мясистую ягоду, величиной с виноградину, всю утыканную крохотными тычинками, выходящими из едва видимых отверстий; созрев, венчик отпадает сам собой. Индусы старательно очищают землю под деревьями от травы и кустарников и каждый вечер собирают упавшие за день цветы. Этот дождь манны длится несколько недель.
В свежем состоянии цветы мговаха имеют довольно приятный сладковатый вкус, но резкий мускусный запах делает их для многих неприятными. Туземцам, однако, это не мешает потреблять их в большом количестве. Большая часть сбора сушится на решетках из ивовых прутьев, отчего цветы теряют свой неприятный запах. Тогда их растирают в муку и пекут из нее хлеб. Из цветов же мговаха делают, после того как они перебродят, приятное на вкус вино и хороший, крепкий уксус.
Опали цветы, дерево вновь одевается листвой. Наконец в апреле на смену цветам появляются плоды, очень похожие видом на наш миндаль, но нежного, тонкого вкуса. Из них индусы пекут хлеб, пироги, добывают превосходное съедобное масло, а выжимками откармливают буйволов.
Чтобы закончить перечисление чудесных свойств мговаха, добавим, что из волокон коры делают веревки, а само дерево хотя и неравнослойное, но легко раскалывается и представляет неоценимый материал для постройки жилищ – его не трогают ни черви, ни термиты.
Немудрено, что диким обитателям индийских лесов дерево это служит предметом религиозного культа. Оно дает им все, что необходимо для их существования; под его тенью они собираются для совещаний и празднеств, на его ветвях развешивают свои приношения, между корнями расставляют в таинственные круги булыжники, заменяющие идолов. Дикие племена берегут свои мговахи как зеницу ока и отчаянно борются за них с индусами равнин, которые, не зная, как выжить из гор дикарей, вырубают их деревья. И правда, там, где исчезают мговахи, – исчезают и дикие индусы.
Угостившись на славу вкусными цветами мговаха, Андре и Миана взобрались на вершину холма. Внизу, извиваясь по узкой долине, бежала, гремя по камням, речка, за ней раскинулась на необозримое пространство долина с туманным очертанием на горизонте высоких Гималайских гор. Поглядел Миана внимательно кругом и вдруг как заскачет, как запляшет.
– Что с тобой? – изумился Андре.
– Видишь вон там эту синеющую с двумя главами гору. Это Синха-Данта, Львиный Зуб, в высотах которой берет начало святая Джумна (- река Ямуна. – germiones_muzh.). Направо – долина Дера-Дун с устьем реки Ганг, а налево, на зеленых холмах, – Муссури. Дня через два мы доберемся до Муссури – цели нашего путешествия.
Андре просиял, стал на колени и сотворил краткую, но горячую молитву.
– Как жаль, что с нами нет Мали, – сказал он, вставая. – Порадовался бы тоже добрый старик. Но не будем медлить, Миана, вперед выручать скорее отца и Берту!
Быстро спустились наши друзья в долину, уже окутанную сумерками. Пришлось остановиться и приискать удобное место для ночлега. На этот раз это не так легко было сделать. В долине росли лишь молодые деревья мговах, слишком тонкие и малорослые, чтобы служить убежищем, за ними раскинулась непролазная чаща колючих кустарников, а дальше круто подымалась черная масса гор. Кое-где по более отлогим местам лепились круглые кучи сухого валежника, похожие на огромные птичьи гнезда.
– Что это там за кучи? – спросил Андре. – Ни дать ни взят ь птичьи гнезда. Уж не попали ли мы в долину, где побывал когда-то Синдбад-мореплаватель. Эти громадные гнезда как раз по тем птицам, что он описывал.
Миана взглянул на таинственные гнезда и замер от ужаса.
– Бежим! Бежим! – крикнул он отчаянным голосом. – Это не гнезда, а пали – жилища жестоких дикарей-мечисов, обитающих здесь в горах. Если они увидят нас – мы погибли.
Но бежать было уже поздно. Дикие крики огласили воздух, и не успели Андре с Миана опомниться, как из-за кустарников выскочила толпа полунагих мечисов с бамбуковыми луками и стрелами и окружила их. Один из дикарей с огромным пером в густых волосах, по-видимому вождь, подошел к юношам и, грозно глядя на них, произнес:
– Кто вы такие? Что побудило вас добровольно броситься в когти смерти?
– Мы нищие, господин, – ответил Андре, – и направляемся в Гардвар на ярмарку. Шли мы лесом вместе с отцом, но разразилась страшная буря, и мы потеряли друг друга. Что сталось с отцом, не знаем.
– Сжальтесь над нами, отпустите! – молил Миана, дрожа от страха. – У нас и взять-то нечего…
– Ладно, король сам рассудит, как с вами быть, – сурово перебил его дикарь. – Следуйте за мной, а вы, – обратился он к товарищам, – глядите в оба, чтобы эти собаки не улизнули в кусты.
Толпа с пленниками стала подниматься по узкому карнизу, огибавшему гору. Немного спустя они подходили к сплетенной из хвороста изгороди высотой в четыре аршина с одним узким входом. Полуобнаженные женщины и дети выбежали навстречу пленникам и осыпали их грубой бранью. Приведшие пленников воины, однако, никого близко к ним не подпускали. Через узкий вход пленников ввели в огороженное место, посреди которого стояла приземистая мазанка, грубо сложенная из камней и покрытая большими аспидными плитами. Ночь уже наступила, и перед самым входом ярко пылал костер, освещая багровым заревом дом и весь двор. У костра, поджав ноги, сидел дикарь на деревянной табуретке, покрытой циновкой из лиан. Он был полуодет, но толстые золотые браслеты на его руках, богатое вооружение, – кроме лука и стрел перед ним лежала обнаженная сабля, – наконец, неподвижно сидевшие по обеим сторонам на корточках приближенные – указывали на то, что это был сам король мечисов.
– Кого ты привел, Муза? – спросил он начальника, сопровождавшего пленников.
– Двух бродяг, бай, – ответил Муза. – Мои люди видели, как они крали в лесу твои мговахи. Наелись и хотели было удрать, да мы их не пустили.
– Как, вы осмелились воровать на моей земле! – грозно обратился король к Андре и Миана. – Не ожидал я такой дерзости от индусов. Воровать чуть не под самым носом у бая мечисов – виданное ли это дело!
– Государь, я уже говорил Музе, что у нас не было злого умысла, – смиренно ответил Андре. – Мы бедные натхи, заклинатели змей, торопились с отцом на ярмарку в Гардвар. Ночью нас застала в лесу буря, отец утонул в быстром потоке, а с ним и все наши запасы. Вот и пришлось, чтобы не умереть с голоду, питаться плодами, какие только попадутся в лесу. Не знали мы, что эти мговахи твои.
– Узнаю лживый язык индусов, – вскипел король. – Вы преследуете и травите нас, как диких зверей, отняли у нас долины, где мы собирали богатые жатвы ячменя, и теперь задумали выгнать нас из этих угрюмых гор, в которых Магадева (- бог Шива. – germiones_muzh.) насадил дерево мговах, чтобы не дать нам умереть от голода… А случится вам попасть нам в когти, вы величаете нас «государями» и прикидываетесь смиренными овечками. Уж не думаете ли вы, что я забыл, сколько из-за вас пролито крови? Знайте, ни один индус не выходил никогда живым из моих рук. Через два дня новолуние; лишь только покажется на небе серебристый серп молодого месяца, кровь ваша прольется у подножия священного мговаха… Слышишь, Муза, – обратился он к вождю, – ты головой отвечаешь мне за этих собак. Уведи их и смотри хорошенько за ними.
Стража схватила Андре и бледного, дрожавшего от страха Миана с обезьяной на руках и повела по дороге мимо мазанок, из которых выходили дикари и осыпали ругательствами бедных пленников. Через четверть часа их привели в тюрьму – большой сарай из древесных стволов, перевитых бамбуками. Перед низенькой дверью тюрьмы рос великолепный многоветвистый мговах, древний ствол которого, весь увешанный разными благочестивыми приношениями многочисленным богам, поддерживал грубый каменный алтарь – место казни.
Пленников крепко связали лианами и втолкнули в тюрьму. Испуганный Гануман, вырвавшись из рук хозяина, быстро взобрался на крышу сарая, оттуда спрыгнул в густой кустарник и мигом пропал из глаз.
Горько заплакали Андре и Миана, оставшись одни. Особенно горевал Миана о своей обезьяне. Как ни тяжело было на сердце у Андре, он утешал как мог своего приятеля.
– Погоди, не все еще потеряно, – говорил он Миана. – Завтра попрошу караульных отвести меня к королю. Ему я объясню, что я не простой натх, а сын богатого европейца, за которого не пожалеют дать большой выкуп, пусть только пошлет кого-нибудь из своих людей в Муссури. Я уверен, что губернатор Муссури, англичанин, не откажется заплатить сколько бы за нас ни потребовали.
– Вряд ли согласится на это бай, – сказал Миана. – Эти дикари ненавидят европейцев, так же как и индусов.
– Ошибаешься, – возразил Андре. – Отец мой, много путешествовавший по Центральной Индии, рассказывал, что дикие племена гунды и били очень дружелюбно относятся к белым.
– Будем надеяться, что мечисы окажутся не хуже их, – сказал Миана. – Но если нам и удастся освободиться, кто вернет мне Ганумана? Верно, бедняжечка мечется теперь по лесу один-одинешенек.
– Кто знает, он, может быть, здесь поблизости и опять к тебе вернется, – успокаивал Андре товарища.
Тут тяжелая дверь отворилась и в тюрьму вошел сильно подвыпивший Муза – видно, по случаю наступления праздника новолуния он не в меру угостился вкусным напитком из цветов мговаха. Муза поднес к самому лицу пленников горящую головню и, глядя на них мутными, осоловелыми глазами, пробормотал:
– Бай сказал, что я отвечаю за вас головой!
Убедившись, что пленники здесь, он вышел, захлопнув дверь, и, шатаясь, направился к товарищам, которые, сидя на корточках вокруг костра, то и дело потягивали винцо.
– Видишь, нас крепко стерегут, – заметил Миана.
– Ну, не очень-то, – возразил Андре, – Муза почти уже напился до полного бесчувствия, да и другие караульные, как я мог заметить через полуоткрытую дверь, угостились не меньше его.
– О, если бы нам удалось перерезать веревки и бежать! – прошептал молодой индус.
– Как их перережешь! Кинжалы у нас отобрали, а зубами не перегрызешь крепких лиан, – сказал Андре. – Лучше подождем до утра и попытаемся еще раз умилостивить бая, а если не удастся, пообещаем за нас хороший выкуп.
Пока они шепотом разговаривали, перед тюрьмой все затихло.
Андре кое-как ползком добрался до двери и стал глядеть в щелочку.
Случилось то, что он ожидал: дикари перепились и крепко заснули. Муза храпел, навалившись грузным телом на дверь тюрьмы – его, видимо, и пьяного не оставляла забота о пленных. С этой стороны, значит, путь был отрезан. О том, чтобы проделать лазейку где-нибудь в стене, нечего было и думать, стены были крепко сложены из бревен и вдобавок перевиты бамбуками. Крыша, правда, была соломенная, но что толку, когда до нее все равно не доберешься.
– Видишь, Миана, я был прав, – печально проговорил Андре, – бежать невозможно. Одна надежда, что удастся как-нибудь умилостивить бая.
Только успел договорить, как на крыше послышался легкий шорох, и несколько соломинок, кружась в воздухе, полетели вниз. Андре с Миана взглянули вверх и видят; чья-то рука осторожно раздвигает солому. Вот в образовавшееся отверстие блеснули звезды, потом просунулась чья-то голова и тихий голос спросил:
– Андре-сагиб, ты здесь?
– Боже, это Мали! – вне себя от радости воскликнули молодые люди, забыв всякую осторожность.
– Тсс! – прошептал тот же голос. – Ни звука, не то мы погибли!
Действительно, чуткий Муза проснулся от шума. Он попытался было встать, но хмель ударил ему в голову, он тяжело повалился на землю и опять захрапел. Немного спустя в воздухе закачалась привязанная к крыше веревка, и старый Мали с удивительной для его возраста ловкостью спустился по ней вниз.
Мигом перерезал он лианы на руках и ногах пленников и прошептал:
– Ни слова, и как можно скорее отсюда… Сначала ты, сагиб.
Андре повиновался и быстро взобрался по веревке наверх. Вслед за ним поднялись Мали с Миана. Старик взял с собой веревку, потом тщательно заложил соломой сделанное им отверстие в крыше.
– Теперь им ни за что не догадаться, как мы отсюда выбрались, – прошептал он. – Нас примутся искать в долине, а мы будем уже далеко в горах.
Над крышей тюрьмы подымалась почти отвесно каменная стена горного хребта. Но и здесь со скалы спускалась веревка, предусмотрительно привязанная Мали, по которой наши беглецы и взобрались наверх.
Мали отвязал веревку, аккуратно свернул ее и быстрыми шагами направился со своими спутниками в лес. Тут у одного дерева он остановился, чтобы забрать свои вещи. Миана совсем обезумел от радости, когда увидел прикорнувшего на одеяле Ганумана.
– Я боялся, что твоя обезьяна побежит за мной и выдаст нас, я и привязал ее к дереву, – шепотом объяснил старик.
– Но каким образом она очутилась у тебя? – спросил Миана.
– Да и ты сам каким чудом явился к нам на помощь? – недоумевал Андре.
– Тише, тише! – остановил их старик. – После все расскажу, а теперь нужно удирать, не теряя ни минуты. До зари остается каких-нибудь три-четыре часа, а нам нужно уйти как можно дальше. На рассвете мы придем в долину, где есть деревни, и будем в полной безопасности.
Беглецы были уже далеко, когда Муза, разбуженный криками павлинов, вспомнил о пленниках. «Эко я разоспался», – подумал он, отворил дверь и остолбенел – в тюрьме никого не было. От неожиданности Муза совсем потерял голову; он принялся шарить по углам, заглянул во все щели, полез на крышу, но пленников и след простыл. Хорошо зная, что бай не простит ему побег пленников, Муза, совсем ошалевший от гнева и страха, пинками растолкал спящих караульных и вместе с ними погнался за беглецами. А те как раз в это время выходили на опушку леса и радостными восклицаниями приветствовали солнце, золотым шаром всплывшее над горизонтом. Перед глазами путников развернулась покрытая роскошной растительностью долина; повсюду виднелись небольшие деревеньки с садами и огородами. Молодые люди были в неописуемом восторге, а Мали глядел на них и радовался.
– Мали, милый мой Мали, – говорил Андре, обнимая старика, – смогу ли я когда-нибудь отплатить тебе за все, что ты для меня сделал… Расскажи, как ты нашел нас. Право, можно подумать, что ты колдун, как это уверяли наши крестьяне.
– И как ты разыскал Ганумана? – спрашивал Миана, нежно поглаживая своего любимца.
– Присядемте сюда на травку, и я все расскажу вам по порядку, – сказал, улыбаясь, старый заклинатель. – Чудесного в этом ничего нет, премудрый Магадева помог мне разыскать вас.
Ужасные минуты пережил я, когда бешеный вихрь на моих глазах оторвал от дерева сук, на котором вы сидели, и сбросил его вместе с вами в бушевавший поток. Я был уверен, что вы погибли, и не мог утешиться. Когда настал день, я слез с дерева, взял мешок с припасами, корзину с Сапрани и другими змеями, ваши корзины так и остались там лежать – и побрел сам не знаю куда. Иду, а сам думаю: раз Андре погиб, на мне лежит обязанность разыскать и спасти его отца и сестру…
– О Мали, ты лучший из людей! – взволнованно проговорил Андре.
– Итак, я решил держать путь на Муссури, – продолжал Мали. – На восьмой день, переходя полянку, я заметил под деревом полуобгорелые головешки, а кругом ясные отпечатки свежих человеческих следов. По форме ступни, отпечаткам пальцев я сразу признал, что это следы Андре-сагиба и Миана. Боги мои, как я обрадовался! Значит, вы спаслись от неминуемой гибели, здоровы и невредимы! Возблагодарив великого Вишну, я пошел по вашим следам. А их было немало: отпечатки ног, сломанные ветви, смятая трава, обгорелые головешки. Но как я ни спешил, моим старым ногам не угнаться было за вами. Судите же, как я обрадовался, когда позавчера наткнулся на костер с тлеющими угольями. Я прибавил шагу и наконец дошел до холма, с вершины которого увидел вас на берегу ручья. Только хотел я закричать вам, как из-за кустов выскочили дикари и увели вас с собой. Ужас и отчаяние овладели мной. Я знал, как жестоки мечисы, знал, что ничто не могло спасти вас от мучительной казни, на которую дикари эти обыкновенно обрекают своих пленников. Тут я решил во что бы то ни стало спасти вас или разделить с вами общую участь. Пока я дошел до густой лесной поросли, окружающей мазанки, совсем стемнело. Бродя почти ощупью, я прислушивался к крикам дикарей в надежде узнать что-либо о вас, как вдруг что-то зашуршало в кустах и большой мохнатый зверь прыгнул мне на спину. Я обмер от страха, но зверь стал ласкаться ко мне, и я узнал Ганумана. Умное животное помогло мне разыскать вас. Примостившись к скале над самой тюрьмой, я слышал, как один из караульных рассказывал со смехом другим, как вас поймали и к какому наказанию присудили. Нельзя было терять дорогого времени. Вмиг в моей голове созрел план: Ганумана я привязал к дереву, а сам, захватив понадежнее веревку, направился к тюрьме. Веревку я прикрепил к дереву, что росло на скале, и спустился на крышу вашей тюрьмы. Тут я обождал, пока караульные заснули. Остальное вам известно… Через три дня мы будем в Муссури…
ЛУИ РУССЕЛЕ (1845 – 1929. путешественник и ученый)