Обычно в самый разгар гулянья, когда пеоны опорожняли кувшины с чичей, внезапно появлялись противники и завязывалась потасовка. Сторона, подвергшаяся нападению, немного отступив, восстанавливала свои ряды и вооружалась пращами. Драка принимала опасный оборот, на поле боя оставались раненые, а иногда и убитые.
Но подобные кровопролития не были единственным способом борьбы, борьба велась и в судах. И вот в один прекрасный день хозяин асьенды «Сан-Исидро», подавший когда-то в суд на своего соседа жалобу по весьма незначительному поводу, понял, что встал на скользкий путь, ибо дело блуждало по инстанциям, а расходы по нему принимали угрожающие размеры.
Кроме того, помещик был человеком добрым и смотрел сквозь пальцы на мотовство жены и детей, считая, что доходы имения покроют их расточительность. Однако, сделав кое-какие подсчеты, он убедился, что разорен полностью. Судебная тяжба по делу, которое яйца выеденного не стоило, поглотила все его средства и оставила нищим. Имение и вся недвижимость были заложены, громадные долги тяготели над поместьем.
Как раз в это время в асьенде появился доктор Кантито, известный политический деятель, очень богатый и удостоенный многих наград, пожелавший сменить парламентские бои на тихую сельскую жизнь в скромном домике. Он так и заявил в своей беседе с хозяином разоренного имения. В результате длительных переговоров, окончившихся уже в городе, доктор Кантито стал владельцем асьенды.
Хозяину же асьенды «Санто-Эспириту» борьба не нанесла такого большого ущерба. У него, правда, тоже были кое-какие долги, однако он вполне мог с ними разделаться. К тому же его сыновья сражались в Чако, что еще выше поднимало его в собственных глазах,— словом, этот человек знал себе цену. Отпраздновав должным образом гибель противника, он прибыл на новоселье своего блистательного соседа, ревностно исполнявшего все обряды этой торжественной церемонии. Празднество началось приношением даров Пачамаме. По земле имения разбрасывались кушанья, пашню обильно полили чичей. Затем отслужили мессу, и хозяин в сопровождении гостей вышел в поле. Там он, как того требовал обычай, вырвал пучок сорной травы и хлестнул плетью пеона. Эти обряды, бывшие символами власти, совершались в присутствии судей, прокуроров и других приглашенных.
Однако аппетит доктора Кантито не был удовлетворен. «Санто-Эспириту» обладало значительно большими земельными угодьями, и пеонов там было больше, но, главное, там выращивали превосходный картофель. При первом удобном случае бывший депутат намекнул соседу, что хотел бы приобрести его поместье. Тот только рассмеялся в ответ и рассказал о минувших сражениях. С уст старого поэта, все еще хранившего страсть к стихам, слетела выразительная, хотя и не совсем изысканная строка:
Но это прихоть моя...
С тех пор не проходило ни одной встречи, чтобы один сосед не возвращался вновь и вновь к своему предложению, а другой не принимался за свой скучный и бесконечный рассказ о славных боях прошлого. Опытный стратег политических битв, доктор Кантито перешел к тактике подарков и подношений, не останавливаясь перед затратами, однако сосед оставался непоколебимым.
Приобретение «Санто-Эспириту» не было для Кантито пустым капризом, оно позволило бы объединить два поместья в одно громадное имение, равных которому не было бы во всей Кочабамбе. Это имение обеспечило бы безбедную жизнь семейству Кантито даже после того, как он отправится к праотцам. Очень часто все Ботадо, собравшись за столом, обсуждали эту волнующую тему. Однажды доктор Кантито, чем-то очень озабоченный, сказал:
- Этот орешек так просто не раскусишь.
- Все чоло упрямы, как ослы — изрек Артюр-Рэмбо.
- Choliviris nunquam bonus (- по латыне: «Нет хороших чоло». – germiones_muzh.), так говорили в мое время, — пошутила Марсель Атала.
- Et si bonus, — вставила Рут-Исела, — nunquam perfectus (- И если есть, - то они несовершенны. – germiones_muzh.) .
— Et si perfectus,— подхватила самая младшая дочь,—semper choliviris (- И если совершенны, - всё равно они чоло. – germiones_muzh.).
- Да, — убежденно сказал глава семьи, — нет никого хуже чоло.
Однако слова жены ему запомнились. После обсуждения вопроса на домашней ассамблее доктор Кантито взял разрешение задачи на себя.
В тот год к дню святого Исидро готовились особенно тщательно. Но традиционное побоище принесло асьенде «Сан-Исидро» крайне неутешительные результаты: двое убитых и несколько раненых. Противники из «Санто-Эспириту» пировали всю ночь, празднуя победу в хозяйском доме. На следующий день туда нагрянул коррехидор и арестовал помещика. Прокурор, уже успевший каким-то образом подробно изучить обстоятельства происшедшего, обвинил владельца «Санто-Эспириту» в подстрекательстве к убийству и соучастии в преступлении, на основании чего и передал дело в суд. Вскоре несчастного засадили в тюрьму, тогда он пустил в ход все свои связи и истратил немало денег. Надо сказать, что свалившуюся на него беду он встретил как нечто неизбежное и стал разрабатывать планы мести. Однако его подстерегала еще одна неожиданность: оказывается, он обвинялся также и в агитации среди индейцев, которая якобы выражалась в призывах к выступлению против помещиков. Он и опомниться не успел, как был приговорен к ссылке в места, где свирепствовала тропическая малярия.
Болезнь сделала свое дело, но в груди жертвы комариных укусов загорелась страсть к политике. Изгнанник согласился баллотироваться в депутаты. Выборы отняли у него солидную сумму, но принесли лишь горькое разочарование. Он провалился. «Это потому, что я нахожусь в оппозиции к правительству», — утешал себя неудачник. Однако положение оппозиционера навлекло на бывшего помещика новые неприятности. Убедившись, что политическая карьера не для него, он решил вернуться восвояси, но здесь на сцену выступили настойчивые и неумолимые кредиторы. Состоялся аукцион, в разгар которого появился доктор Кантито. «Сан-Исидро» и «Санто-Эспириту» слились навеки.
Объединение двух имений, однако, не принесло мира враждовавшим лагерям. Доктор Кантито прекрасно понимал, что горячие сражения влекут за собой только убытки. Он отнюдь не намеревался поощрять бои, идущие вразрез его интересам, поэтому на первом же церковном празднике объявил, что обе асьенды объединяются под общим названием «Ла Конкордия». Статуи двух святых были помещены в одном храме, и Кантито с пылом искушенного парламентария заявил, что схватки отныне запрещаются. В тот же вечер произошло ожесто¬ченное побоище, с обеих сторон были убитые и раненые.
Тогда Кантито прибег к крайней мере: он объявил, что впредь покровителем поместья будет только Сан-Исидро, надеясь, что индейский сброд, получив раз и навсегда единого духовного вождя, прекратит свою ду¬рацкую вражду. Но не тут-то было. Сторонники Санто- Эспириту подняли настоящий мятеж. Они ворвались в часовню, набросились на статую хозяйского фаворита и разнесли ее в куски. Изображение Санто-Эспириту они благоговейно доставили на прежнее место. Лишь только весть о кощунственном разрушении статуи святого Исидро распространилась среди его почитателей, объ¬ятые жаждой мести, они ринулись к храму противника и успокоились только тогда, когда увидели, что пламя пожирает развалины обиталища Санто-Эспириту. С на¬ступлением темноты угомонились борцы за веру. Поистине свет еще не видел столь обильных жертвоприно¬шений и таких страшных кровопролитий.
Доктор Кантито сообщил о разрушении храма во время обеда. Рут-Исела, оскорбленная в своих религиоз¬ных чувствах, зарыдала в голос. Артюр-Рэмбо выска¬зался за отмену церковных праздников.
Самое благоразумное предложение, как всегда, внесла Марсель Атала. День святого духа и день святого Исидро празднуются почти одновременно, так почему бы не праздновать их вместе? Тогда эти дикари убедятся, что их покровителям в один и тот же день воздаются равные почести, и, несомненно, успокоятся. Для начала восстановили статуи святых, разумеется, за счет разрушителей. Через некоторое время святых, как двух лучших друзей, несли во главе праздничного шествия, и распрям был положен конец.
Как раз в те дни Данте-Исидро приговорили к ссылке — решение, поистине достойное того, чтобы войти в анналы боливийского правосудия. Весть о прибытии младшего сына хозяина вызвала бурю радости среди пеонов. Они давно мечтали, чтобы кто-нибудь из господской семьи постоянно жил в имении и мог бы собственными глазами видеть, что там творится. Прежде, когда пеоны отправлялись в город с какой-нибудь жалобой, у доктора Кантито не находилось времени принять их, а если они и добирались до хозяина, то слышали полушутливый, полувозмущенный ответ:
- Не ходите ко мне с такой ерундой.
Другое дело теперь — приезжает ньу Исику.
Не многие могли похвастать знакомством с молодым хозяином. Тот, кто побывал в услужении у хозяев или сопровождал обозы с продуктами, видел его мельком. Крестьяне не хотели ничего выдумывать, но, может быть, именно поэтому в их воображении хозяйский сын рисо¬вался добрым и великодушным, наделенным необыкно¬венными достоинствами и в то же время неумолимым и решительным. Наивные индейцы заранее представляли себе, как молодой хозяин, услышав об их муках, о же¬стокости и несправедливости управляющего, в гневе под¬нимет хлыст и под его ударами ненасытный злодей сразу поникнет и с плачем станет молить о пощаде. Он еще узнает, как издеваться над пеонами, как грабить их, как насиловать их жен и дочерей.
В обоих селениях не было ни одной хижины, где бы не ждали молодого хозяина, где бы не готовили ему подарков. В день его приезда все индейцы, кроме боль¬ных и дряхлых стариков, с подарками в руках собрались у господского дома и двинулись по дороге навстречу сыну хозяина. Они не успели уйти далеко, когда услы¬шали колокольный звон. Индейцы сразу узнали голос своей церкви, возвещавшей о прибытии молодого госпо¬дина. Видно, он приехал другим путем.
Запыленная толпа стала умолять управляющего, чтобы он попросил ньу Исику выйти. Тот вскоре появился, дал хилякатам (- старшинам кечуа. – germiones_muzh.) поцеловать руку, принял от них подарки и, зевнув, скрылся в доме. Опечаленные индейцы сложили к ногам управляющего кур, корзины с яйцами и ягнят — словом, все дары, которые они припасли к приезду хозяина.
Ньу Исику прибыл в ссылку, до зубов вооруженный напутствиями и наставлениями, но не привез с собой ни ножа, ни пистолета. Отец был неумолим. Он не позволил сыну взять даже перочинный ножик или увлекательный полицейский роман из только что выпущенных серий, зато снабдил его книгами Вихиля, Мардена и других подобных авторов. Данте-Исидро свалил эти опусы в одну кучу в чулане и целыми днями лазал по самым глубоким ущельям, взбирался на самые высокие утесы. Вскоре он подружился с дождями, солнцем и ветрами, стал выносливее, но в то же время еще жестче и грубее. Дикая красота гор обогатила его фантазию. В каждой скале он видел спящего циклопа, а в бесформенных, нагроможденных друг на друга обломках — воинов, окаменевших по воле волшебника. Тогда он воображал себя титаном, вступающим в бой со злыми силами. Он про¬буждал циклопов, они вскакивали на коней и мчались сражаться. Данте-Исидро вспоминал прочитанные ле¬генды, перед его взором разыгрывались сказочные битвы, и он сам, оседлав оживший и превратившийся в горячего коня камень, скакал впереди своего верного войска.
Управляющего и пеонов он считал людьми совсем другого, жалкого мира. Эти нищие духом пигмеи, как трава, стелятся по земле, они не могут подняться на высокие скалы, и он не желает их видеть. Он здесь один, совсем один, как гордый орел, среди неприступных седых гор. И когда, карабкаясь по вершинам, он добирался до линии вечных снегов, он чувствовал себя владыкой безбрежного простора, царем природы.
Он сражался один на один со злыми духами, брал их в плен, и они беспрекословно исполняли малейший его каприз. Потом он спускался в долину, и здесь начинались захватывающие приключения. Выступали на сцену неуловимые преступники и опытные сыщики. Индейцы для таких похождений не подходили. Не подходил и управляющий. Они были просто идиотами, они и не догадывались, что на свете существуют необыкновенно смелые люди, о которых он столько читал, которым по¬свящались целые фильмы. Разве может индеец превра¬титься в гангстера с внешностью миллионера, проникнуть в дом банкира и вскрыть там несгораемый шкаф? Разве захочется такому герою, как ньу Исику, похитить даже самую молоденькую и хорошенькую индианку и сделать ее своей наложницей? Нет, он грубо схватит ее, бросит на седло и поскачет в далекую Калифорнию.
Так в битвах с гигантами и в увлекательных похождениях проходило время. Юному Данте-Исидро оно представлялось тоскливой сменой дней и ночей.
С поразительной настойчивостью в одно и то же время на том же самом небе появлялись те же звезды и то же солнце. Только изредка эту монотонность нарушал короткий ливень, выводивший из берегов скуки затерян¬ный в бесконечных просторах клочок земли. Вскоре от¬важные герои и хитрые сыщики приелись юноше, его фантазия зашла в тупик, ничего нового он не мог изо¬брести.
Герои совершали те же подвиги, а злодеи те же пре¬ступления, да и для себя он уже был не в состоянии придумывать новые развлечения. Данте-Исидро устал от этого однообразия, часто зевал, мог спать мертвым сном в любое время суток.
Вот если бы у него была винтовка или пистолет! Он бы позабавился охотой. В горах он часто видел виго¬ней (- типа ламы. Быстро бегают. – germiones_muzh.), издалека чуявших его приближение и зорко на¬блюдавших за каждым его шагом. Миг — и они бес¬следно исчезали среди скал. Много попадалось и вискачей, они резвились, согретые утренним солнцем, и при малейшем шорохе скрывались в своих норках. Но обидней всего бывало, когда стая куропаток тяжело взлетала прямо из-под ног и удалялась, оглушительно хлопая крыльями.
Дали бы ему хотя бы ружье! Но об этом не могло быть и речи. Еще в день приезда Данте-Исидро заметил, что из кобуры управляющего торчит рукоятка превосходного револьвера, а в углу его комнаты красуется новехонькое ружье. Однако уже на следующее утро и револьвер и ружье исчезли, словно их и не бывало, управляющий наотрез отказался сказать, где они. Напрасно ему в этой дыре не давали оружия. Ну, кого он станет здесь убивать? Управляющего или, может, индейцев? Подумаешь, как интересно! Он лучше будет охотиться. Вот зачем ему нужно ружье.
От скуки Данте-Исидро часами спал где-нибудь в тени гор, поэтому ночью его мучила бессонница. Он не смыкал глаз до рассвета, а утром забывался в тяжелом сне без сновидений. Просыпался очень поздно в мрач¬ном настроении и, когда обходил поместье, срывал злобу на ком придется. Чаще всего его можно было видеть на птичьем дворе. Управляющий увлекался петушиными боями и разводил бойцовых петухов. У него была целая коллекция этих забияк, за которыми он тщательно уха¬живал, оттачивал им шпоры, подстригал перья на шее, для тренировки стравливал, друг с другом, кормил по расписанию и держал в разных загонах, чтобы они не передрались. Несколько раз в году, отобрав самых задиристых и сильных, управляющий отвозил их в город и выпускал на боях, всегда выигрывая крупные пари. В остальное время горластые бойцы, лишенные возможности сцепиться, оглашали поместье непрерывными воинственными криками…
ХЕСУС ЛАРА (1898 – 1980. боливиец, индеец кечуа)