Граф К. дважды поцеловал жену и уже с порога улыбнулся ей.
Жена лежала на кровати, закинув руки за голову. Ее одолевал сон. За тридцать лет супружеской жизни ей не надоело каждый вечер любоваться просторной спальней цвета слоновой кости, тонкой резной мебелью. Здесь, в этой комнате, родились ее дети.
Бахрома колеблемых легким ветерком тюлевых занавесок касалась кровати. «Точь-в-точь как в тысяча девятьсот двенадцатом…» Воспоминания смежили ей веки, прежде чем окончательно завладеть ею. Она потушила свет и тут же ощутила во рту молочный запах утра. В мозг на миг ворвались лучи солнца. Проплыли еще несколько минут, а сон все не приходил.
Из коридора в спальню проник слабый свет — кто-то вновь зажег его.
Она тотчас узнала мужа, когда легкий шум заставил ее открыть глаза и посмотреть на дверь: граф К. медленно приближался к ней.
— Энрико! — закричала она и судорожно зажгла лампу. Муж стоял в шаге от кровати, сжимая в правой руке нож-закладку. (- таким ножом разрезАли листы новых книг, которые встарину перегибались по два… Их редко делали из железа – чаще деревянные, костяные. – germiones_muzh.)
— Энрико, — повторила женщина, смертельно побледнев.
— Испугалась, — сказал граф, бросив нож на ковер. — Значит, ты можешь меня бояться?
Женщина словно окаменела. Граф К. грустно покачал головой.
— Значит, ты могла выбежать из комнаты, позвать людей на помощь?
Женщина плакала, содрогаясь всем телом. Она отняла руку, которую Граф — крепко сжимал в своей.
— Я посплю тут, рядом.
Он лег поверх одеяла и сжался в комок. Снова взял руку жены и прижал ее к своему лбу. Проснувшись на рассвете, он почувствовал, что жена все еще лежит с открытыми глазами. Граф К. заговорил тихим, печальным голосом и не прервался, даже когда из сада донеслись крики детей, качавшихся на качелях.
— Как же мне не огорчаться оттого, что ты испугалась? Наша любовь длится уже не одну тысячу дней, а мы все так же мало знаем друг о друге.