И поутру встав Еруслон Лазаревичь, рано учал ходить по диким заводям и по гУбам (- заливам. – germiones_muzh.) морским, и учал гусей и лебедей стреляти, и серых птиц, и тем себя кормил.
И ходил Еруслон Лазаревич месяц, и другой, и третей, ажно нашел сокму (- тропа в диких травах. Казаки говорят «сакма». – germiones_muzh.); в шыритину та сокма пробита как доброму стрельцу стрелить, а в глубину та сокма пробита как доброму коню скочить. И стоячи на той сокме, Еруслон удивился и говорит таково слово: «Кто, де, по сей сокме ездит?»
Ажно, де, по той сокме ездитъ богатырь, стар человек, конь под ним сив — Алокти-Гирей. И увидев стар человек младаго юношу, и слазил с своего з добра коня, бьет челом о сыру землю: «Многолетное здравие государю моему Еруслону Лазаревичю! Как тебя, государя моего, Бог милует? Почто ты, государь, в сие место, в таковую пустыню заехал, и кои тебя ветри завеели?»
И говорить ему Еруслон Лазаревич: «Брате стар человек! Почему ты меня знаешь и именем называешь?» И говорит ему стар человек: «Государь мой Еруслон Лазаревичь! Как мне тебя не знать и именем не назвать? Я старой слуга отца твоего, стерегу в поле лошадиное стадо тритцать три лета и ежжу ко отцу твоему по-одинова на год поклонитися, и жалованье беру, и яз тебя знаю».
И говоритъ ему Еруслон Лазаревичь: «Брате стар человекъ! Как тебя по имени зовут? И мне бы тебя добром пожаловать!» И говорит ему стар человек: «По имени зовут меня, государь, Ивашко Сивой конь, Алогти-Гирей, гораздой стрелец, сильной борец, в полку багатырь».
И говоритъ ему Еруслон Лазаревичь: «Я сюды зашел волею: похотел в поле казаковать, и горести принять, и желание получить. (- у отрока сурьезная программа! Крайнюю фразу я перевкелбы как: обрести смысл жизни. - germiones_muzh.) Яз топере робенок млад, учал с неразумия играть во дворе з боярскими детми и с княженецькими, и шутки шутить учал не гораздо добры, и царь того не залюбил — велел меня ис царства вон выслать. Да то мне не кручина, что велел меня царь ис царства вон выслать, только одна кручина великая, что ходил я у отца своего по стойлам и по конюшняъ, во аргамаках и в жеребцах не мог себе выбрать лошади, коя бы мне могла послужить».
И говорит ему Ивашко Сивой конь, Алогти-Гирей, гораздой стрелец, силной борец, в полку богатырь: «Государь Еруслон Лазаревич! Есть у меня конь сив, подлас (- увертлив. - germiones_muzh.), и буде ты ево поймаешь, и он тебе будетъ служить; а буде ты ево не поймаешь, и тебе ево во веки не видать».
И говорит ему Еруслон Лазаревичь: «Брате Ивашко! Как мне того видети коня?» И говорит ему Ивашко: «Государь Еруслон Лазаревичь! Видети того жеребца по утру рано на зоре, как погоню на море поить лошадей». И Еруслон Лазаревичь лег почивать…
И поутру рано встав, Еруслон Лазаревичь пошел на сокму и взял с собою узду тасмяную, и вста в сокровенном месте, под дубом. Ажно Ивашко лошади к морю пригнал, и Еруслон Лазаревичь посмотрил на море, де, ажно жеребец пьет, и на море волны встают, по дубам орлы крекчут, по горам змеи свищут, и никакой человек на сырой земле стояти не может. И Еруслон Лазаревичь удивился.
Как будет жеребец против Еруслона Лазаревича (- поравнялся с ним. – germiones_muzh.), и Еруслон Лазаревичь ударил наотмашь, и конь доброй пал на окарачки. И хватает его Еруслон Лазаревич, добра коня, за гриву, и наложил на добра коня узду тасмяную, и повел его к полате белокаменной. А Ивашко за ним поехал.
И приехал Еруслон Лазаревичь к полате белокаменной, и учал седлать того жеребца, и оседлал, и учал поеждивать; и рад бысть велми, что ему служить может.
И говорит ему Еруслон Лазаревич: «Брате Ивашко Сивой конь, Алогти Гирей, силной борец, гораздой стрелец, в полку богатырь! Как жеребцу имя дать и как ево назвать?» И говорит ему Ивашко Сивой конь: «Государь Еруслон Лазаревичь! Когда можетъ холоп прежде государя такову животу имя дать или как его назвать?» И назвал его Еруслон Лазаревич, добра коня, Арашем вещим…
СКАЗАНИЕ И ПОХОЖДЕНИЕ О ХРАБРОСТИ, О МЛАДОСТИ, И ДО СТАРОСТИ ЕГО БЫТИЯ, МЛАДАГО ЮНОШЫ И ПРЕКРАСНАГО РУССКОГО БАГАТЫРЯ, ЗЕЛО ПОСЛУШАТИ ДИВНО, ЕРУСЛОНА ЛАЗАРЕВИЧА