Белохвост любит рыбу не меньше скопы, хотя и не столь умелый рыболов, как она. Ловит он некрупных щук, стоящих в засаде у лопушков, карасей и сазанчиков, кормящихся ряской на стоячей воде, подбирает покалеченную и снулую рыбу, заслуживая этим уважение, как санитар. Если он никогда не снисходит до ловли мышей на суше, то от рыбьей мелочи не отказывается и не упустит случая выловить на отрезанном мелководье всех красноперок и окуньков, которые остались там с разливов.
Орланы не домоседы. Осенью и зимой они где-то странствуют, не показываясь у гнезда неделями, уверенные, что в их отсутствие никто не посмеет посягнуть на занятое место. В это время семья продолжает существовать в том же составе, в котором она жила в гнезде. Дети уже сами могут взять то, что им полагается и что могут, и они не выпрашивают кусок у родителей. Разлетаясь в разные стороны на километры, они умеют быстро находить друг друга.
В конце ноября, когда замерзло водохранилище, но зима еще не успела выгнать с него последних уток, лысух и чаек, стали попадаться на глаза белохвосты, то старый, то молодой. Никогда их не видели вместе: кочуют всяк себе бродяги-одиночки. Но однажды старый орлан, сидевший, нахохлившись, на льдине, вдруг подобрался весь и, широко раскрывая клюв, трижды крикнул в пасмурное небо. А через несколько секунд рядом с ним уже укладывал крылья упавший с неба молодой. Глядя на птиц, легко было догадаться, что это не случайная встреча соплеменников, а одна семья. Не успела редкая пелена начинавшейся метели скрыть их силуэты, как на льдине уже стояли два старых орлана — оба с чисто-белыми хвостами и светлыми головами. Расстанутся они с молодым лишь зимой, когда птицы вернутся к гнезду, чтобы, домостив его ветками и другим доступным материалом, отдаться заботам о новом поколении.
Живущие в хороших кормных угодьях, пары орланов на зиму не улетают со своих охотничьих и гнездовых территорий. Раз в несколько лет бывают в Черноземье такие зимы, когда в угодья местной пары орланов слетается до десятка их родни и несколько беркутов. На это время снимается охрана границ, и птицы, отыскивая павших от истощения, морозов и ран оленей и кабанов, кормятся на падали, пока от той не останутся только клочья шерсти и кости.
Оседлые пары начинают строительство гнезд уже в декабре. Как ни крепки деревья, на которых десятилетиями держатся огромные глыбы гнезд, но и для них наступает предел. Кроме того, и по другим причинам приходится закладывать новые гнезда, когда целы и еще надежны старые. Еще не миновал солнцеворот, еще ворон не затевал своих игр, а белохвосты ежедневно свободное от охоты время проводят в гнездовых заботах. Эти заботы пока просты, хотя легкой их работу не назовешь. В основание постройки должны быть положены крепкие ветки. С земли нечего подобрать, все под снегом. Да и не все, упавшее на землю, годится для строительства.
Самец ломает сухие ветки с ветел и осокорей, нося их самке, а та укладывает их в широкой развилке. Орлан обламывает тонкие концы веток и отламывает ветки метровой длины, а толщина в месте излома бывает до трех сантиметров. Одну такую ветку, подобранную под гнездом в январе, я храню до сих пор как свидетельство силы орлана. Это твердая, сухая ветка, а не какая-то гнилушка. Когти птицы оставили на ней едва заметные вмятины-точки. Переломить ее руками мне не удалось, едва поддалась она, когда надавил коленом. Поэтому зимняя работа по строительству идет медленно.
Был у меня молодой ручной орлан, один из трех, сидевших в огромном гнезде. На этом ворохе сучьев и разной ветоши могли бы свободно разместиться четыре взрослых человека, и посередине осталось бы место для самовара. Но в тот раз на одном краю сидел я, поджав под себя ноги, а на другом, прижавшись друг к другу, три птенца, каждый ростом с гуся. Похищенный быстро привык к людям, бегал за мной по поселку, терпеть не мог собак любого роста, и если они не уступали ему дорогу, бил крылом, не пуская, однако, в ход ни когти, ни клюв. К цаплям, бакланам и пеликанам, жившим в вольере, относился равнодушно и при общей кормежке спокойно ждал своей очереди и доли.
Но одна встреча со взрослым орланом чуть не стоила мне жизни. Хищник спустился в густой тростник, чтобы взять упавшую туда молоденькую цаплю, но взлететь не смог даже без добычи, будучи не в состоянии сделать полного взмаха крыльями. Бывают такие поступки, в которых раскаиваешься уже через секунду, да поздно. Я схватил орлана за шею, а он меня лапами — за оба запястья, и черные когти с отчетливым хрустом стали впиваться в тело. Получилось, как у охотника, который поймал медведя. Не так пугали клюв и когти орлана, как комары, которые быстро покрыли руки и рукава куртки буроватым налетом. Тысячи их впились в лицо и шею. А орлан, не мигая, смотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде не было испуга. Избавила нас друг от друга вода, но мне в тяжелой одежде и сапогах едва удалось избежать удара о рогатую корягу, вокруг которой бурлила грязная пена...
ЛЕОНИД СЕМАГО (натуралист). НА РЕЧНЫХ БЕРЕГАХ