ВНОВЬ СОБИРАЮТСЯ ТУЧИ
классы начались. Первое время все шло мирно, хорошо. Осень стояла ясная, свежая. Отдохнувшие за лето воспитанницы занимались охотно и еще охотнее гуляли два раза в день. Но ясные дни сменились пасмурными, дождливыми. Наступили короткие дни и длинные, темные ночи. Началось трудное вставание при лампах.
Это вставание в шесть часов в выстывших за ночь комнатах было настоящей пыткой для некоторых детей.
— Как я слышу этот противный звонок, — говорила, плача, Варя, — я уж начинаю дрожать, и мне, право, жить не хочется. Я знаю, что вот сейчас эта Бунина соскочит со своей постели и неодетая, в накинутом платке, подбежит ко мне, сдернет с меня одеяло и унесет к себе, а я буду дрогнуть-дрогнуть. И отчего она ни с кем больше этого не делает, не смеет делать? Только со мной, потому что я меньше всех… И я должна молчать и молчу, потому что дала слово терпеть. Но ведь не буду же я вечно терпеть.
— Так ты вставай скорей, не давай ей время сдернуть одеяло, — говорили ей в классе Кати.
— Не давай! Вам хорошо говорить «не давай»! Я уже все пробовала. Несколько раз, как только услышу звонок, я поскорее сяду лицом к ней, одеяло натяну на спину, все не так холодно, и скоро-скоро обуваюсь, а она подбежит и все равно стащит одеяло, бросит его на свою постель и еще закричит: «Неженка! Вставай без разговоров, а то останешься без пирога!»
Катя и ее подруги утешали горько плакавшую девочку, как могли; целовали ее, давали ей сластей, дарили картинки, делали ей целые коллекции бумажных с нарисованными и раскрашенными лицами институток, которых она рассаживала на скамьи перед столами, тоже склеенными из бумаги и расставленными, как в классах, рядами в своем пюпитре. Этими институтками она играла с наслаждением и одна, и со своими подругами, задавала им уроки, спрашивала их, вела журнал, ставила баллы, наказывала и награждала их. Однако несмотря на все это, без слез и жалоб не проходило ни одного утра.
Многие из воспитанниц стали громко поговаривать о придирках и несправедливости пепиньерки Буниной, и эти разговоры дошли наконец до мадам Якуниной, которая, по своей деликатности, долго не решалась сделать выговор молодой девушке.
Но однажды она осторожно, как слух, передала ей то, что говорилось и порицалось старшими воспитанницами.
— Правда, стаскиваю, — ответила ей Бунина обиженным голосом, — потому что если не стащишь с нее одеяло, она так разоспится, что опоздает на молитву, и мне придется за нее отвечать.
— Все же, ma chere, ведь действительно холодно, и главное — не надо забывать, что она маленькая! — проговорила Елена Антоновна мягким заискивающим голосом, ласково глядя большими спокойными глазами в раскрасневшееся лицо рассерженной и готовой заплакать девушки.
— Маленькая! Она здесь не одна маленькая! Да и именно потому, что она маленькая, ее надо приучать слушаться. Балованная, негодная девчонка! — ворчала Бунина сквозь зубы, выходя из комнаты.
Вмешательство доброй, деликатной и всегда боявшейся оскорбить или огорчить кого-нибудь классной дамы этим и ограничилось.
— Солнцева! Опять в слезах! — остановила как-то на рекреации заплаканную, с опухшими глазами Варю, смирно проходившую по зале, обнявшись за спиной руками со своей парой, взрослая девушка из выпускных. — Это с тобой каждый день война за вставание?
Варя подняла голову, серьезно посмотрела в лицо остановившей ее незнакомой взрослой блондинки и ничего не ответила.
— Мы с тобой и тезки, и товарищи по несчастью, — шутливо сказала девушка, взяв Варю за руку. — Бедняжка! Не плачь, пойдем, я научу тебя, как избавиться от твоего горя. Пойдем к твоей сестре. Мы с ней вместе обсудим, все уладим, и с завтрашнего дня ты будешь молодец молодцом.
Варя доверчиво пошла за ней.
— Ну, Катенька, — начала весело девушка, подойдя к Катиному классу, — вот, я вам привела плаксу и соню. Посмотрите, на что она похожа? И куда девались твои большие черные глаза? — обратилась она к Варе. — Совсем полиняли. Посмотрите, пожалуйста, белые-белые сделались. А нос-то! Красив, нечего сказать!
Она отстранила от себя Варю, потом, притянув ее к себе, нагнулась и поцеловала в оба глаза.
— Слушай, девочка, когда я была такая же маленькая, как ты, — заговорила она звучным голосом и очень быстро, — я тоже никак не могла рано просыпаться, всегда опаздывала, почти каждый день была наказана и, несмотря на то, что я очень любила пироги, мне долго-долго не удавалось их даже попробовать. À la longue (- дальше, со временем. – germiones_muzh.) это мне надоело, и я стала придумывать, как бы избавиться от наказания. Думала, думала и додумалась…
Девушка ласково кивнула головой Кате, погрозила убегающей Варе и, поравнявшись со своим классом, присоединилась к нему.
Вечером все устроилось, как было предположено. Катя принесла неначатую синюю баночку помады и сердоликовое сердечко на черной бархатной ленточке. Хорошенькая блондинка не только показала Варе уютное, скрытое от посторонних глаз местечко между всегда отпертой дверью и шкафом, но даже сама села, чтобы показать Варе, как там удобнее расположиться, и, подойдя к группе маленьких, сказала:
— Вы, конечно, не будете забывать вовремя будить Солнцеву? И по-товарищески, как большие, позаботитесь, чтобы ее не подводить?
Она вкратце объяснила детям, в чем дело, и дети все в голос ответили ей:
— Еще бы! Конечно, будем!
(- Варю любят все, и это понятно. - Она органически свободный человек. Родилась в любви – и живет открыто, не умея лицемерить; дарит радость жизни всем, не выбирая. Солнечная девочка. – germiones_muzh.)
Софьюшка не только согласилась на просьбу Кати, но сказала, что ей самой так жаль «маленькую пташку», что она будет будить ее и безо всяких подарков (- Софьюшка - горничная, обслуживающий персонал. Простолюдинка, конечно. - germiones_muzh.). Варя, довольная и счастливая, легла в постель и тотчас же уснула крепким сном.
— Вставайте! — услышала она сквозь сон над самым ухом шепот Софьюшки. — Вставайте, я вас поскорее одену, и тогда спите с Богом. Скоро звонок, поднимайтесь, пока не поздно. А то с вас опять Бунина стащит одеяло, и вы будете плакать. Вставайте! Я не могу долго тут оставаться, — повторила она, поднимая и сажая почти спящую девочку. — А там вам отлично будет спать! А как Бунина удивится!
При последних словах Варя приоткрыла глаза и, еще не совсем проснувшись, улыбнулась блаженной улыбкой и, приложив свое лицо к шее торопливо обувавшей ее Софьюшки, прошептала:
— Удивится и как взбесится!
— Да, да, а теперь вставайте! Так, повернитесь, я завяжу, — Софьюшка поворачивала, одевала и причесывала девочку. — Теперь идите в умывальную, я вам все принесу. Да не теряйте времени…
Менее чем за десять минут Варя была одета и, к ее удивлению, ей вовсе не хотелось спать. Она, свежая, причесанная и одетая, с любопытством стала сначала вглядываться в выделявшиеся в полутьме лица спавших подруг. Потом подошла к одной постели, к другой, перевела глаза на ряд окон. Там ничего не было видно. Нижние стекла были закрыты сплошными, выкрашенными зеленой краской досками; над остальными висел густой пеленой снег, падавший хлопьями.
«Что сделает Бунина, когда разлетится и увидит, что меня нет в постели?» — Варя представила себе удивленное лицо пепиньерки, и ей стало еще веселее. Она приподнялась на цыпочки и, вытянув шею, посмотрела на спавшую с закинутыми на голову руками Бунину. Ей показалось, что она лежит с открытыми глазами.
«А что если она все видела и только притворяется, что спит? — подумала Варя. — Нет, не может быть, — поспешила она успокоить себя. — А как бы хорошо теперь подойти и сдернуть с нее одеяло!»
Варя, приложив к губам палец, на цыпочках сделала шаг к постели, но, на ее счастье, почти в ту же минуту у двери появилась Софьюшка и раздался громкий и частый звон.
Варя подтянулась, отскочила, в один миг очутилась у своей постели и, забившись в тесный промежуток между своей кроватью и стеной, присела на корточки. Не моргнув, она с минуту смотрела в ту сторону, откуда должна была появиться Бунина. Ей было и очень весело, и как-то страшно. «А что если она именно сегодня, как нарочно, не встанет?» — подумала она.
Не успела она это подумать, как услышала движение, вслед за тем торопливое шлепанье туфель, надетых на босую ногу, и увидела заспанное лицо своего врага и ее встрепанные волосы, выбившиеся из-под гладкого полотняного чепца, надетого до ушей и стянутого под косой тесемками, завязанными бантиком на темени.
Бунина подбежала, привычным жестом, не глядя на постель, схватила одеяло, с силой сдернула его и остановилась. Веселый детский хохот раздался на весь дортуар. Несколько детских голов живо поднялись с подушек; несколько девочек, уже одевавшихся, с любопытством повернулись на смех.
При виде Буниной, стоявшей в одном белье, в сбившемся на сторону чепце, с выпученными глазами и с одеялом в руке, и совсем одетой, свежей, хохочущей Вари, все не спавшие разразились дружным неудержимым смехом.
— Дрянь! — крикнула Бунина и, бросив одеяло на пол, взбешенная и недовольная более всего самой собой, вернулась к своей постели, чувствуя, что глаза детей следят за каждым ее движением.
Она понимала всю комичность своего положения и, желая во что бы то ни стало казаться спокойной, стала медленно одеваться. Как нарочно, одна вещь попадала ей под руку вместо другой. Девушка сердилась, и ей казалось, что дети видят ее досаду, ее смущение, ее ошибки, и смеются над ней. Ей даже слышался их сдержанный смех, и, не глядя в сторону детей, она инстинктивно угадывала, кто смеялся, и давала себе слово отомстить с лихвой…
ЕЛИЗАВЕТА КОНДРАШОВА (1836 - 1887)