— Ты говоришь, это Божье море? — спросил мальчик.
— Все моря — Его.
— А это море вообще никогда не закончится?
— Это — закончится, — ответил Ангел (- «и увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет» [Откровение Иоанна Богослова на Патмосе]. А это – житейское море, бездна соблазнов и сует… – germiones_muzh.)
Марселино долго смотрел на море, а потом сказал:
— Оно впадает в небо…
— Это только кажется, малыш, на самом деле нет.
— А нам ещё далеко?
— Гораздо меньше, чем мы уже прошли.
Они продолжали разговаривать на ходу:
— Летом ты себя гораздо хуже вёл, Марселино: времени было больше, чтобы шалить.
— Хуже всего было в сиесту (- обеденную жару. В сиесту все спят. – germiones_muzh.).
— Почему?
— Потому что братья меня укладывали спать, а я не хотел.
— Но ведь летом дни гораздо длиннее…
— Мне казалось, что их каждый раз два: один до сиесты, а второй после.
— И жарко…
— Зато цикады поют!
— А ты их ловил?
— Это очень трудно: их не видно между листьями, они точно такого же цвета.
— А вода?
— Воду возили на хромом муле, и мне давали на нём прокатиться от ворот монастыря до самого пруда… Ой, слушай! — воскликнул вдруг Марселино.
Ангел посмотрел на него с удивлением.
— У тебя же крыльев нет!
Ангел улыбнулся:
— Ты только сейчас заметил?
— А почему их у тебя нет? Все ангелы обязательно должны быть с крыльями…
— Ну мы же вообще-то духи, Марселино, зачем нам крылья?
— Но ведь бывают…
— В общем да, но дело в том, что люди хотят всё объяснить с помощью того, что уже знают. Вот они и думают, раз ангелы летают — значит, у них должны быть крылья, как у птиц — птицы-то тоже летают. Забавная вещь — человеческая мудрость.
— Мудрость? — оживлённо переспросил Марселино. — Мне братья про неё однажды рассказывали. И сказали, что единственная мудрость исходит от Бога.
— А дальше? — подбодрил его Ангел.
— Ну вот, они говорили, что единственная мудрость — это та, которую Бог открывает людям.
— Это не всё…
— Нет, не всё. Ещё они рассказывали про миссионеров, которые ездят по свету и учат самой важной мудрости, Божьей то есть. Но другому тоже учат.
— Чему?
— Географии, и грамматике, и как книги печатать, и в поле работать, и годы считать, и время узнавать по звёздам…
— Прекрасно, Марселино. Ты всё правильно запомнил, — рассмеялся Ангел. — А про дикарей тоже помнишь?
Марселино тоже засмеялся:
— Это ты про историю с курами говоришь?
Ангел отвернулся, пытаясь скрыть улыбку, и ответил:
— Да, именно.
А дело было вот как: однажды брат Бернард прогуливался по дорожке, ведущей от ворот монастыря к дереву брата Негодного и обратно, и рассказывал Марселино про миссии.
— Кто такие туземцы? — спрашивал Марселино.
— Местные жители, малыш. Мир-то — он большой: в Азии, скажем, живут совершенно жёлтые люди, в Африке — чёрные-пречёрные, а в Америке — цвета шафрана.
— Не может быть! — удивлялся Марселино, широко раскрывая глаза.
В тот же день Марселино решил сделаться миссионером, — и, конечно же, начать немедленно. Жара была ужасная, как раз время сиесты.
Мальчик разулся, чтобы не шуметь, и вылез из окошка своей кельи, которое выходило на крышу низенькой террасы. Оттуда он сбросил на землю сандалии с присказкой:
— Куда они — туда и я.
И действительно спрыгнул вслед за ними во внутренний дворик, — а оттуда было уже совсем близко до часовни.
Здесь стоял шкаф, где хранились монашеские рясы, чётки[35] и большие деревянные кресты. Они ждали новых братьев, и тут же хранились те, что остались от старых: не выбрасывать же их, они ведь освящённые…
Марселино выбрал большущие чётки и повесил их на плечо, как портупею. Потом он взял распятие, тоже выбрав немаленькое, засунул за пазуху и решил, что для миссионера этого хватит.
По пути он подобрал ещё соломенную шляпу, которую сделал ему когда-то брат Кашка, и уже с нею на голове выбрался за стены монастыря.
Там он, однако, не пустился сразу в путь, а сперва подобрал несколько камней — белых и круглых, которые можно было прицельно кинуть, если придётся. Он сам принёс их сюда из ручья, когда ходил с братьями по воду (тогда в ручье ещё была вода). Брат Бернард ведь рассказывал, что туземцы порой едят бедных миссионеров, — так что Марселино предусмотрительно наполнил камнями карман.
Скорчившись в засаде за парой громоздких валунов, Марселино довольно долго ждал, но наконец дождался: по той же дороге, что когда-то Мануэль, брёл пожилой крестьянин и вёл в поводу осла, навьюченного большой клеткой, полной кур и цыплят.
Хотя была ужасная и солёные капли пота скатывались Марселино прямо в рот, мальчик вылез из своего убежища и загородил прохожему дорогу, высоко подняв одну руку с чётками и другую с распятием.
— Стой! — закричал он. — Стой и скажи мне, веруешь ли ты в единого Бога!
Мрачный бородатый крестьянин сперва не знал, что и думать. Потом, почесав затылок под цветастым платком, повязанным под старой соломенной шляпой, возчик вспомнил, что в соседнем монастыре, говорят, живёт мальчик-сирота. Отвечать он, однако, не стал, а вместо этого спросил:
— Это ты, значит, монастырский мальчишка? — и побрёл себе дальше вместе с осликом, не собираясь продолжать разговор.
— Я миссионер, — кричал Марселино, оставаясь, впрочем, на некотором расстоянии, — так что скажи мне немедленно, веруешь ты в единого Бога или нет!
Прохожий глубоко вздохнул, — он был уже сильно измучен жарой, да ещё и старая клетка плохо держалась на ослиной спине, грозя развалиться, — и тем не менее попытался вступить в беседу:
— Что ж ты тут бродишь один, в такую-то адскую жарищу?
Мальчик набрался мужества и подошёл ближе:
— Не заговаривай мне зубы и отвечай про единого Бога!
Крестьянин начал терять терпение, но всё-таки ответил:
— Погода не та, малыш, чтобы в игрушки играть.
Марселино глубоко возмутился:
— Никакие это не игрушки! — завопил он, — вот, посмотри, у меня чётки настоящие и распятие, так что давай исповедуй единого Бога, а если ты Его не знаешь, я тебе в минуту всё объясню!
Уже не оборачиваясь, человек и ослик продолжали путь, а маленький «миссионер» бежал за ними и кричал ещё громче, чтобы в конце концов обратить на себя внимание:
— А если ты христианин — встань на колени и молись со мной, а не то пожалеешь!
Тут крестьянин обернулся и мрачно буркнул:
— Ладно, парень, шёл бы ты отсюда! Марселино страшно обиделся и решил, что пришло время действовать.
Ни слова не говоря, он засунул за пазуху чётки и распятие, вытащил вместо этого камень и запустил им в крестьянина с ослом.
Камень, видимо, попал в какое-то очень уж нежное место, потому что осёл вдруг смешно взбрыкнул, куриная клетка грохнулась наземь — и немедленно развалилась. Сначала две курицы, а потом и почти все остальные разбежались, куда глаза глядят.
— Проклятый мальчишка! — вспылил возчик, пробуя поймать хоть часть птиц.
Но для одного человека тут было слишком много работы. Убедившись в этом, крестьянин решил с мальчишкой договориться:
— Ты, конечно, хулиган, но я тебя прощу, если поможешь мне переловить кур.
Марселино признал это правильным и согласился. Тем более, похоже, этот человек уже понял: лучше стать христианином по-хорошему.
Оба принялись гоняться за курами, что весьма понравилось Марселино, и благодаря его сноровке переловили их довольно быстро.
Возчику было некогда как следует чинить клетку, так что он наскоро связал курам лапы и как-то прицепил их к перемётным сумам, а сверху взгромоздил то, что осталось от несчастной клетки.
Когда с этим было покончено, Марселино решил с новыми силами вернуться к миссионерским трудам. Достав из-за пазухи распятие и чётки, он продолжил «проповедь»:
— Вот видишь теперь, как миссионеры помогают туземцам…
Но возчик был в таком раздражении, что дальше некуда, поэтому в ответ дал Марселино изрядного пинка и тот почти растянулся на земле.
Отбежав на безопасное расстояние, красный от гнева мальчик закричал на своего обидчика:
— Туземец ты, самый что ни на есть туземный! Я тебя прощаю, потому что ты дикарь и мудрости не знаешь, но теперь ты отсюда не уйдёшь, пока не услышишь об истинном Боге, Который умер на кресте за тебя, за твоего осла и за кур!
Возчик не знал уже, как быть, и притворился, что ищет на земле камень, чтобы напугать мальчика, но тот не знал равных в искусстве метания, так что снова сунул крест и чётки под рубашку и очень метко швырнул камень сам. Бедный крестьянин взвыл от боли и затряс раненой рукой.
Тут он окончательно вышел из себя и, пока ослик шёл себе по давно знакомой дороге, погнался за сорванцом. Хоть он и был уже немолод, но сумел загнать мальчика в тупик между несколькими большими валунами, поймал его, отвесил пару затрещин, а потом связал, почти как кур, и перекинул через спину своего терпеливого ослика.
— А теперь пойдём-ка в монастырь! — кричал возчик.
Марселино мужественно сопротивлялся, но когда вдалеке стал виден монастырь, решил покончить дело миром и жалобным голосом пообещал:
— Если ты меня отпустишь, я тебе свои чётки подарю!
— Вот ещё, нужны мне твои чётки!.. Погоди, скоро получишь, бездельник!
— Чётки освящённые, дурак ты! — снова завопил возмущённый Марселино, извиваясь в тщетных попытках соскользнуть с ослиной спины.
Братья только руками всплеснули, увидев, кто входит к ним в ворота, а расстроенный брат Кашка воскликнул:
— Что ж ты натворил, сынок?
— Уж чего только не натворил, — проворчал крестьянин и поставил мальчика на ноги. — Сперва чуть меня не разорил, а потом хорошо хоть не убил! — объяснил он, показывая всем вокруг окровавленный палец.
Море осталось далеко позади, а Ангел и мальчик всё шли да шли.
— Из всех твоих проделок эта, пожалуй, самая плохая, — очень серьёзно заверил собеседника Ангел.
— Самая-самая? — переспросил мальчик, всё ещё смеясь над собственным рассказом.
— Именно так.
— Почему?
— Потому что нельзя учить вере, швыряясь камнями, малыш.
ХОСЕ МАРИЯ САНЧЕС-СИЛЬВА «БОЛЬШОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ МАРСЕЛИНО»