был уже сентябрь, а мы пришли сюда в 1-ой половине августа. 1-го октября промывка золота на большой бутаре останавливается, и рабочих большинство увольняли, а желающих переводили на старательские работы, формировались артели человек по 6. Нас заставляли сдавать золотники по 3 руб. каждый и брать продукты по повышенным ценам.
За неделю до 1-го октября пришел к нам Подойницын посовещаться, как быть после 1 октября, и сказал:
— Я думаю, что надо остаться здесь на Верхнем Стане на золотничные работы, а на Амазар идти весной. А кроме того, я слышал, что Горное управление выгнало хищников, затребовало сотню казаков, оставили их на зимовку, и никого сейчас туда не допускают.
Вот когда пришло 1-ое октября, нас с Васильевым уволили. Он не захотел оставаться на Верхнем Стане и решил со своей хозяйкой перебраться на прииск Апрелково, там были родные Катерины. Она тоже намыла подходяще, ей, оказывается, попался провальчик еще вперед моего, поэтому она отказалась ходить со мной и перестала брать меня.
Павел мне предложил поехать с ним вместе, но я не согласился. Подойницын мне предложил остаться на Верхнем Стане, и если найдем хорошее золото, то не будем все отдавать, а будем сдавать хозяину столько, сколько нам надо на продукты и одежки. Я был в нерешительности дня два, хотел было уехать домой. У меня уже было рублей на 200 золота, но показалось мало, подумал, что надо рублей 1000, так как домишко у нас был ветхий и небольшой: 5х6 метров. И еще мне надо было обмундирование заводить. Казаки ведь служили на всем своем обмундировании: коня с седлом и шашкой — 120 руб., да мундир на себя — рублей 100. Подумал-подумал и решил, что надо остаться еще, подзаработать. И это было большой моей ошибкой. Надо было мне с намытым золотом ехать домой. Но меня охватила жажда на большие деньги.
Часть людей, артели две, оставили на разведку. Мне предлагали остаться, но я и здесь отказался, хотя можно было и на разведку остаться. Денег мне пришлось с конторы 35 рублей. Рассчитался с хозяином за квартиру, с Катериной за то, что стирала и готовила кушать, и у меня еще осталось 25 рублей. Пошел на почтовое отделение и перевел своим старикам 20 рублей.
И вот мы собрались: Подойницын, я, Юсупов, Магарин, Соловьев. Договорились с одним золотопромышленником работать у него. Он снабжает нас продуктами и инструментами, обязался давать продукты до тех пор, пока не найдем хорошее золото. Предоставил нам барак недалеко от Верхнего Стана, километра 3, и должен нас обслуживать медфельдшером в случае болезни или травмы бесплатно.
И так приступили к работе. В одном борту нашли небольшое содержание. Трое начали мыть лотками, а двое стали закладывать новые шурфы-ямы, глубокие, метров 5-6. Пока можно было выкидывать лопатами, рыли всяк свою яму. Я и Магарин на это дело были определены, а указания давал нам Подойницын. Они втроем намывали ползолотника, только на еду хватало. А когда наши вырыли ямы до 4-х метров в глубину, то пришлось ставить очеп (ворот), и таскали породу из ямы ведрами или лотками, с приделанными к ним ручками. На конце веревки деревянный крюк, спускали в яму 2 ведра, в одно Подойницын набрасывал породу, и пока мы вытягивали первое, он второе ведро набирал. Когда пустое ведро спускалось, он его отцеплял, а на крюк зацеплял ведро с породой.
Так и били эти ямы-шурфы, и что не пробьем — пусто, «глухарь» тогда называли. Так мы били весь октябрь и ноябрь, до половины декабря. И тут один шурф выпал удачный, с первых дней был не очень, но и то намывали по ползолотника на человека, а потом стали добывать по золотнику на человека и по два. Постепенно золото прибавлялось до 5-6 золотников, а перед Рождеством стали мыть уже по 15-20 золотников.
Яма у нас уже была глубиной метров 6, и по ней проходили талины (мерзлая земля). 24 декабря старого стиля, перед Рождеством, пришли на яму. Подойницын спустился первым, начал оббивать висячие камни, а Юсупов, Магарин и Соловьев наверху грели бут-камень, чтобы потом подогревать воду, в которой мы мыли породу. С вечера мы делали пожоги, чтобы не замерзала порода, а утром мы с Никифором спускались и очищали негодную породу, которую выкидывали, потом делали забивку и очищали золотоносную породу на полметра. Только тогда нагребали эту породу и подавали наверх, там наши товарищи мыли ее в зонтах.
Подойницын закричал мне:
— Спускайся, Андрей!
А я стою у огня и греюсь, и так мне неохота лезь в яму. Я говорю Магарину:
— Давай ты спускайся, а я помою, — а он мне:
— Ну ладно, только я после праздников полезу.
Я больше не стал его просить, подошел к яме, зацепился за крюк, и Магарин спустил меня вниз, а яма уже внутри была выгреблена метров на 6, посередине сбоку высунулась опупком тундра (дерн со льдом). Я ее постучал обухом кайлы, а она бунчит. Я и говорю:
— Дядя, тундра бунчит, может обвалиться.
Подойницын ответил:
— Я ее крепко стучал, она мерзлая, не отвалится, должна выдержать.
— А где мне начинать? — спросил я.
Он и говорит:
— Я начал с левого конца, а ты начинай с правого.
Я посмотрел, а там много было камня-валуна. Спрашиваю:
— А посредине можно начать работать?
Подойницын заворчал:
— Ну что ты лезешь с глупыми вопросами. Как будто в первый раз, что ли? Где тебе нравится, там и начинай. Что-то тебе вроде работать не хочется?
В середине были два больших камня-валуна. Я подошел, встал правой ногой на колено, на левую оперся туловищем, и только ударил два раза кайлом, как все зашумело и загрохотало... И что было потом, я ничего не помню...
Лишь спустя много дней Никифор мне рассказал, что мерзлота (тундра), которая висела, вся рухнула и завалила меня всего, а поскольку он был на краю, то его только немного ударило, но из памяти не вышибло. Он сразу закричал нашим товарищам:
— Спускайтесь скорее! Андрюшку завалило!
Остальные трое спустились в яму, сначала отрыли и вынули Никифора, а потом начали меня откапывать. Грунта на мне было около метра. Они вчетвером быстро меня очистили от земли и вытянули наверх. Они не знали: живой я или уже мертвый, но понесли в барак, который, к счастью, был недалеко, метров 100 от ямы.
Принесли в барак, положили на нары, а в бараке как раз фельдшер грелся. Он ходил с обходом через каждые два дня по артелям, не болеет ли кто-нибудь.
Фельдшер меня послушал и сказал:
— Он дышит! Сердце у него еще не замерзло, бьется, он еще живой!
И давай меня приводить в чувство: начал делать искусственное дыхание, растирать. И все остальные тоже помогали ему. Наконец, я открыл глаза, все мне показалось, как в тумане, и пошевелить ничем не могу.
Мне очень больно было спину и правое бедро, голова попала между двух камней, а на спину и бедро упала вся тяжесть. Фельдшер ощупал меня и сказал:
— У него переломлено бедро и выбит позвонок. Надо везти в больницу, за 15 километров, в Ивановку, на третий стан. Завтра я пришлю подводу, а вы его проводите, вот вам направление, но советую собрать хоть немного золота, тогда ему будет лучший уход. Я слыхал, что доктор любит подачки.
Золото у меня было, что я в Дмитровке намыл старательски, да артель еще дала 15 золотников, всего у меня собралось 90 золотников.
Фельдшер ушел домой. А моя братва начала гулять. К празднику у нас все уже было куплено: мясо, колбаса, масло, картофель и водки четверть (это 3 литра). Начали они веселиться, напились все, кроме Магарина. Водку он не пил, все время за мной ухаживал, а я лежу, как бревно, кроме рук ничем пошевелить не могу, да ноги немного сгибались в коленях. Мне дали стакан водки, я выпил, и боли немного утихли. Семен Магарин меня поворачивал, чтобы мне было не так больно. С его помощью ночь кое-как прокоротал.
Утром поднялась артель и стала опохмеляться. А Семен ушел на Верхний 3-й стан за подводой, кое-как добился у хозяина подводы. Приехал, положили сена в кошеву, постелили кое-какие тряпки, вынесли меня на руках, положили и поехали. Чуть где сани тряхнет, то начинается такая боль, что хоть кричи, но я стисну зубы и терплю.
Ночью, когда вся артель спала, я достал свое золото, отделил 3-ю часть и отдал Магарину, чтобы он, когда приедем в больницу, передал его доктору.
Ехали мы часа два. Приехали в Ивановку, расспросили, где больница. Магарин пошел и спросил у дежурного фельдшера: «Как быть?». Тот сказал, что врача нет на месте, а без его приказа не принимают больных:
— Надо идти вам к доктору на квартиру, а если есть чем смазать, то вручите, вот тогда будет дело, а то первый день Рождества, и он будет гулять, любит выпить.
Фельдшер рассказал Магарину, где живет доктор, а Семен был боевой парень, бывший солдат, он уже отслужил в армии, и сумел добиться личного свидания с доктором. Первым долгом вручил ему узелок с золотом (золотников 13) и попросил, чтобы поскорее прибыл в больницу и принял больного. Доктор согласился:
— Ладно, иди и скажи фельдшеру, чтобы принял больного и положил его на стол. Я сейчас приду.
Меня внесли в больницу, сняли старательскую одежду и надели больничное белье. Появился доктор. Он осмотрел внимательно и ощупал все мое тело. Оказалось, что вышиблена с места бедровая кость и вышиблены позвонки. Он стал вправлять все на место. Выправил спину, поставил позвонок на место и бедро. Боли были ужасные, я думал, что не вынесу, и мне придет смерть, но кое-как перенес я эти боли-муки. Окутали в гипс бедро и спину, замотали всего и положили на койку.
Я лежал, наверное, дней 20, если не больше. А потом, когда сняли гипс, не мог еще вставать недели 2. Но вот как-то утром пришел доктор и закричал на меня:
— А ну хватит тебе, Андрей, лежать, пора уже вставать! Давай, начинай ходить, время уже пришло.
Принесли костыли и подняли меня. С костылями я проходил дней 10. Потом уже начал ходить без костылей, но не мог еще выпрямить спину. А тут снова врач говорит мне:
— Я тебя выпишу домой, спина отойдет, через месяц выпрямится, через 2 месяца и работать уже можно.
А я ответил:
— Но сейчас-то я не могу работать. Родные у меня есть, но ехать мне далеко, один я не смогу. Оставьте меня еще на один месяц в больнице.
Врач ответил:
— А это меня не касается.
И ушел быстро из палаты. В палате лежали еще больные, у одного была сломана нога, он ходил в лубке, Семеном его звали. Семен сказал мне, что этот врач вымогает, и если есть у меня золото, нужно сунуть ему, тогда еще буду лежать. Я так и сделал. Пошел в уборную и разделил опять пополам то золото, что у меня было. Потом зашел в кабинет. У него никого не было из посетителей. Я вынул узелок с золотом и отдал врачу. Он кивнул мне головой и сказал:
— Ладно, продлю.
И доктор оставил меня, я еще с месяц пробыл в больнице. Всего я пролежал 3,5 месяца, в апреле числа 10 выписался. Доктор написал мне справку об истории моей болезни и сказал, что меня по этой справке не возьмут в армию.
— Береги ее. Когда будешь призываться, то на комиссии предъяви справку начальству, — сказал мне доктор на прощание.
Справку подписали двое врачей и поставили печать. Я, конечно, берег эту справку с надеждой, что меня не возьмут в армию. У меня уже до этого случая была мысль не ходить служить царю, потому что вращаясь среди работного люда, я наслышался много разговоров, особенно после кровавой расправы в 1905 году.
Когда я еще был в Оловянной на почте разносчиком телеграмм, то видел, как приезжал карательный отряд генерала Ренненкампфа. Он ехал с востока, и ему дана была власть от царя расстреливать на месте тех, кто против царя ( - подавляя открытый мятеж в Чите в 1906. Что правда, то правда. – germiones_muzh.). Генерал ревностно выполнял этот приказ. В Оловянной тогда расстреляли девять деповских рабочих, очень многих пороли нагайками и шомполами. Еще тогда у меня и зародилась ненависть к царскому режиму (- о советской власти зато, при всей любви к ней, ты не решился написать ничего. – germiones_muzh.)…
АНДРЕЙ ФИЛИППОВ (1889 – 1974. забайкальский казак. Батрак, золотоискатель, участник 1 Мировой, партизан гражданской, прораб)