принцесса Ильсея любила только зеркала и цветы. Всюду во дворце только и видны были, что отражения ярких венчиков и лепестков. Широкие ненюфары днем и ночью купались в воде больших алебастровых чаш, а в высоких вестибюлях, украшенных мрамором и бронзой, вечно стояли на страже влажно-бледные чашечки и прямые листья. Принцесса Ильсея никогда не смотрела ни на мужчин, ни на женщин. Она смотрелась в глаза их, как в синюю и глубокую воду, и глаза ее народа были для нее лишь живыми и улыбающимися зеркалами.
Принцесса Ильсея любила только себя. Стоя целыми часами перед застывшим оловом зеркал, она вплетала золотые и жемчужные нити в струистый шелк своих волос или украшала кольцами и браслетами тонкие обнаженные руки, уже одетая в шелковые, расшитые золотом и цветными узорами платья, рисунки которых заказывала эфиопским ткачам, навсегда лишенным надежды увидеть вновь родную страну.
Принцесса Ильсея была равнодушна, ленива и двигалась с томной грацией, тщательно заученной перед драгоценными зеркалами. Она утопала в роскоши и жизнь ее состояла в том, что она купалась, натиралась благовониями, причесывалась, примеряла туники, покрывала и драгоценные украшения, улыбалась самой себе и мечтала о новом платье; о невиданной позе, или неведомой ткани, которая отличит ее от толпы и сделает ее непохожей на других женщин. В общем, она была довольно пустое, бесконечно эгоистичное создание, до безумия влюбленное в себя, но с необычайным искусством она умела носить прозрачные туники с Канарских островов, ожерелья из восточных раковин, и ни у кого во всем царстве не было такого стройного стана: принцесса Ильсея любила только зеркала и цветы.
Однажды утром, нежа свое прекрасное тело в зеркальной воде бассейна, она несколько внимательнее обычного взглянула на двух бронзовых чудовищ, сидящих на краю бассейна и извергавших из раскрытых пастей непрерывные струи воды: она их не замечала до сих пор. То были две громадные лягушки с почти человеческими лицами, из зеленой бронзы, потускневшей от времени, с большими глазами, окруженными золотыми ободками, и эти стеклянные глаза горели желтым светом! Фантазия одного из предков Ильсеи украсила ими огромную залу для купанья, и, отлитые знаменитым артистом, имя которого уже позабыли, два неподвижных чудовища, казалось, жили теперь на мраморных ступенях, жили страстной и призрачной жизнью художественных произведений.
И принцесса Ильсея сейчас же влюбилась в этих чудовищ. Ее нежная красота выступала еще ярче от соседства с их безобразием, и она решила населить залы своего дворца огромными металлическими и глиняными лягушками по образцу лягушек бассейна.
Легендарные принцессы и мифологические богини все изображались рядом с своими мифическими животными: Леда лежала, запрокинувшись под лебедем, Европа изгибала обнаженный стан на спине быка, золоторогая лань поднималась на дыбы под рукой Дианы, царица Мелисанда вела на своре стройную борзую, прекрасное тело принцессы Ариадны прижималось к тигру, за царственной Юноной павлин развертывал усеянное сапфировыми глазками колесо своего хвоста, Белоснежка восседала на троне, опираясь босыми ногами на льва; Блисмода обнимала единорога.
Она же, принцесса Ильсея, изберет лягушку. Ведь были же у Венеры голуби, а у девственной Паллады — сова.
Лягушка! Ее хрупкая нагота, выступающая из парчи и золотых вышивок, покажется еще тоньше и изящнее рядом с чудовищем. И весь дворец, под руками призванных ваятелей и ювелиров, наполнился причудливыми земноводными.
Дворец кишел лягушками. Они наполняли все залы, и среди них были зеленые, как молодые побеги, голубые, как небесная лазурь, были железные, медные, даже из покрытой глазурью глины, потому что гончарам тоже были сделаны заказы, и все керамиковые мастерские в государстве старались создать в своих печах все оттенки радуги. Одни лягушки были цвета лунного луча, другие — покрыты словно водяными чешуйками, третьи — молочно-белые, как венецианское стекло, с золотыми полосками на брюшке. Чудовище, сидевшее в ее спальне, было из вороненого серебра с изумрудными глазами, а то, что сторожило дверь ее молельни — из неведомого вещества, прозрачного, как нефрит, с глазами из бирюзы. И возле каждого неподвижного чудовища принцесса Ильсея принимала позы, томно изгибалась, уверенная в своей красоте, оживленной и как бы усиленной безобразием сидевшей рядом с ней лягушки. Невероятные платья, расшитые по зеленому фону водяных струй ирисами и анемонами, раздевали ее, показывая более обнаженной, чем сама нагота, и, в венке из речных трав, она подолгу стояла перед мертвой водой зеркал.
Она казалась заколдованной принцессой; и ей нравилось это думать, потому что она была влюблена в себя больше, чем некогда Нарцисс, воображала, что она крестница фей, и ее маленькая особа внушала ей необыкновенное почтение.
Но феи зло подшутили над ней.
В теплый сентябрьский день, бродя под остриженными тисами своего парка, вдоль берегов канала, украшенных местами мраморными лягушками (она любила во время своих длинных прогулок отдыхать, опершись на блестящую спину чудовищ), она заметила, что на поверхности канала плавают большие бледно-голубые венчики, каких она никогда не видала: то были особого вида лотосы, эмалево-голубого цвета, с лучистыми тычинками. Огромные сердцевидные листья плавали вокруг чудесных венчиков, и принцессе Ильсее захотелось достать эти цветы.
Поспешно спускается она по ступенькам и наклоняется, чтобы сорвать цветы; голубые венчики слишком далеко, но рядом дремлет привязанная барка, и корму ее целуют лазурные цветы.
Ильсея не колеблется, входит в лодку, но веревка сама собой отвязывается, призрачные цветы погружаются в воду, листья исчезают, и барка несется по течению, вдоль берегов, которых Ильсея уже не узнает. Река несет ее среди полей, огромных равнин, обсаженных тополями. Ильсея складывает руки и замирает от страха.
Как далеко она уже от старинного дворцового парка, как далеко от города и замка своих предков! К какой заколдованной стране влечет ее эта барка? Ильсея верит в фей и начинает их бояться; но вот, виднеются острова. Стволы ракит разметали свои ветви среди водяных трав, на берегу сидит уродливый ребенок. В красном колпачке, с длинной ореховой палкой в руке, безобразный карлик стережет квакающую стаю лягушек, скачущую у его ног. «Тише, квакушки!» бормочет однотонный голос маленького пастушка, и принцесса Ильсея боится, как бы ее барка не пристала к берегу, потому что она узнала сказочного колдуна, который стережет жаб.
Но проклятый остров уже далеко, барка несется вперед, все быстрее и быстрее. Она скользит теперь вдоль ивовых берегов другого острова, где странные женщины ворошат вилами бледные копны сена. Это — высокие старухи в лохмотьях, с исхудалыми лицами, обрамленными седыми космами; они кричат Ильсее оскорбительные слова, смеются немым смехом и яростно вскидывают к небу разлетающееся сено. Но вот небо темнеет, грозовые тучи огненными языками бороздят горизонт, грохочет гром. Проливной дождь обливает ее теплыми и вместе ледяными струями, чудесное золототканое платье пропало, дождь сильнее бьет по плечам дрожащей принцессы, остров сердитых старух уже далеко.
Промокшая насквозь Ильсея бросилась на колени на дно барки; барка дрожит, набухшие и сердито шуршащие от дождя волны бросают ее из стороны в сторону, а в тумане вырисовывается новый остров, поросший темными каштанами. Под ветвями притаилась низенькая лачужка. Барка пристает к берегу; из лачужки выходит ласковая старушка и идет навстречу Ильсее. Дождь перестал, и добрая старушка, в большой шляпе, украшенной мальвами, приветствует злополучную принцессу. Помахивая костылем, она ведет ее в свою избушку. Она вся расписана подсолнечниками, а в стенах прорезаны маленькие окошечки, на которых по золотому фону нарисованы карлики. Старуха раздевает, обсушивает и вытирает Ильсею, и та не замечает ни ее волосатого подбородка, ни вывернутой ноги, которую она прячет под платьем. Наступает ночь, и принцесса, стоя, нагая, перед камином, чувствует, как ее натирают какой-то странной мазью; она чуть не лишается чувств от ее запаха, но приходит в себя от ужаса при виде своей хозяйки, которая сидит на корточках перед огнем, тоже совершенно голая, с морщинистой грудью, тощими ногами и отвислым животом, и натирается той же мазью.
— Сатор! Арепо! Тенета!
На крыше раздаются голоса, огонь вспыхивает, полено трещит, и две метлы, с шумом свалившиеся неизвестно откуда, фыркают, ржут и скачут но комнате.
— Аксафат! Сабатан! Ах, только бы мне поймать тебя, Филипп…
И принцесса, полумертвая от страха, чувствует, что ее поднимают за волосы.
В дождливом небе, озаренном зеленой луной, безумно несутся колдуньи.
Старые и молодые, жирные и тощие, красивые и безобразные; извиваются их нагие тела, длинные космы треплются по ветру, и с воем колдуньи спускаются вдалеке над лесом. Обезумев, летят за ними животные. Сова задевает принцессу крылом, обезьяна с клювом хищной птицы кружит над ее головой, навозный жук, треща, пролетает мимо и роняет на нее свой помет.
Под нею, в оврагах, по лесным тропинкам, кишит толпа: вереницами идут хромые, горбатые, чревовещатели и бродяги; точно население всей страны устремилось в паломничество, точно сразу поднялись все фокусники и жонглеры, спеша на какую-то страшную ярмарку. «Шабаш! Шабаш!» Это — шабаш ведьм. Все обиженные природой собрались здесь, и плотные вереницы их движутся, как волны, по залитой луной равнине; акробаты, похожие на жаб, кувыркаются на дорогах, вожаки медведей пляшут на перекрестках. Принцесса Ильсея чувствует, что умирает: стая взъерошенных индюшек окружает ее, крысиный хвост ударяет ее по лицу, лисица обнюхивает ее, крылатая, как петух, гадюка бьет ее крыльями, кто-то терзает ее когтями, целует, кусает, облизывает, тысячи невидимых животных прыгают на нее, — принцесса Ильсея громко вскрикивает и просыпается.
Она в своей спальне. Ильсея вскакивает с постели, откидывает на спину растрепавшиеся волосы, — серебряная лягушка с изумрудными глазами валяется на ковре, разбитая на мелкие куски, и принцесса, едва оправившись от этого испуга, бежит к зеркалу.
О, ужас! Неужели ее все еще мучает этот отвратительный кошмар? Высокое зеркало отражает смятую постель и пустую комнату, но принцесса Ильсея не видит в нем себя. Она бежит из заколдованной комнаты, обегает весь дворец, вопрошая другие зеркала. Во всех комнатах металлические, фарфоровые или глиняные лягушки разбиты вдребезги, и ни одно зеркало не отвечает ей.
Принцесса Ильсея так и не видела никогда больше своего изображения, она оставила его на шабаше: феи подшутили над нею, чтобы наказать ее за гордость. Опасны цветы, всплывающие на воде, и опасны лица, улыбающиеся в зеркалах.
Принцесса Ильсея слишком любила зеркала и цветы.