— что нам теперь делать? — взволнованно спросил адъютант.
— Похоронить его, — сказал Тимоти Лин.
Два офицера посмотрели вниз, где у их ног лежало тело товарища. Лицо было бледно-голубым, немеркнущие глаза уставились в небо (- через пару часов после смерти опустить веки бывает уже нереально. – germiones_muzh.). Над двумя стоящими фигурами разносились быстрые звуки выстрелов, а на вершине холма разбитая рота Лина пехоты Шпицбергена отстреливалась размеренными залпами.
— А не лучше ли… — начал адъютант. — Мы могли бы оставить его здесь до завтра.
— Нет, — сказал Лин. — Я не смогу удержать позицию дольше часа. Мне придется отступить, но мы должны похоронить старика Билла.
— Непременно, — сразу сказал адъютант. — У твоих людей есть инструменты?
Лин прикрикнул в сторону малого огневого рубежа, и медленно подошли двое людей — один с киркой, другой с лопатой. Они всматривались в сторону снайперов Ростины. Пули трещали у их ушей. (- современный солдат счелбы приказ стоя копать могилу товарищу подприцельным огнем противника сумасшедшим суперсадизмом. – Но автор описывает войну середины XIX века: в то время были совсем другие стандарты… В том числе и стрелковые: винтовки восновном однозарядные, однако ударная сила пули и ее вес – до 30 грамм – были ужасны. Если сегодня 7-граммовая автоматная пуля в череп оставляет еще шансы, то 30-граммовая – это хана… Разнесет как куриное яицо. - germiones_muzh.)
— Копать здесь, — грубо приказал Лин.
Мужчины, опустив взгляды в дерн, поспешно взялись за дело в страхе от невозможности видеть, откуда летят пули. Тупой удар киркой, разящий землю, раздался среди мелкого треска близких выстрелов. Тогда второй рядовой начал копать.
— Я считаю, — медленно проговорил адъютант, — нам стоит обыскать его одежду на предмет… вещей.
Лин кивнул. Оба задумались, глубокомысленно глядя на тело. Затем Лин пожал плечами и внезапно оживился.
— Да, — сказал он, — нам стоит взглянуть… что у него есть.
Он опустился на колени и протянул руки к телу мертвого офицера — они дрожали над пуговицами мундира. Первая пуговица была красно-коричневой от засохшей крови, и он не осмеливался прикоснуться к ней.
— Продолжай, — хрипло сказал адъютант. (- ..... . – germiones_muzh.)
Лин протянул одеревеневшую руку, и его пальцы нащупали покрытые кровью пуговицы…
(- это нетолько неприятно, но и технически нелегко. Кровь – надежный клей. – germiones_muzh.) Наконец он с бледным лицом поднялся, взяв часы, свисток, трубку, мешочек с табаком, носовой платок и небольшой футляр с картами и бумагами. Взглянул на адъютанта. Стояла тишина. Адъютант чувствовал себя трусом, заставив Лина проделать всю грязную работу.
— Хорошо, — сказал Лин, — по-моему, это все. Его шашка и револьвер у тебя?
— Да, — сказал адъютант, едва сдерживаясь, и тут же обрушился со странной внезапной яростью на рядовых: — Почему не торопитесь с могилой? Вы чем там вообще занимаетесь? Быстрее, слышите? Я никогда не встречал таких бестолковых…
Даже после того как он выплеснул свой гнев, двое мужчин усердно продолжали работать во имя спасения собственных жизней. А над их головами по-прежнему трещали пули.
Могила была готова. Безупречной она не получилась — маленькая и неглубокая. Лин и адъютант опять, не произнося ни слова, глубокомысленно посмотрели друг на друга.
Вдруг адъютант издал странный каркающий смех — отвратительный смех, берущий начало в той части разума, которая используется прежде всего при нервном напряжении.
— Что ж, — шутливо сказал он Лину, — полагаю, пора нам плюхнуть его туда.
— Да, — сказал Лин.
Двое рядовых ждали, облокотившись на свои орудия.
— Я считаю, — сказал Лин, — будет лучше, если мы положим его туда сами.
— Хорошо, — сказал адъютант. Затем, вероятно, припомнив, как заставил Лина обыскать тело, он с большим усилием склонился и взялся за одежду мертвого офицера. Лин присоединился к нему. Оба старались не касаться трупа руками. Они оттащили его, подняли, переместили, труп опрокинулся и упал в могилу. Два офицера выпрямились и переглянулись. Они облегченно вздохнули.
Адъютант проговорил:
— Полагаю, нам следует… нам следует что-нибудь сказать. Ты знаешь службу, Тим?
— Службу не ведут, пока могила не засыпана, — ответил Лин.
— Разве? — сказал адъютант, потрясенный своим заблуждением. — Ну, все равно, — он резко вскрикнул: — давай скажем что-нибудь… пока он еще может нас слышать.
— Ладно, — сказал Лин. — Знаешь службу?
— Не могу припомнить ни строки, — ответил адъютант.
Лин сильно колебался:
— Я мог бы прочитать две строки, но…
— Так давай, — сказал адъютант. — Говори, сколько сможешь. Это лучше, чем ничего.
Лин взглянул на своих людей.
— Внимание! — рявкнул он. Рядовые мгновенно выпрямились, вид у них был удрученный. Адъютант опустил каску на колено. Лин с непокрытой головой стоял над могилой. Снайперы Ростины оживленно стреляли.
— Отче, наш друг почил в глубинных водах смерти, но душа его улетела к Тебе, как пузырьки слетают с губ утопшего. Прими, молим мы, Отче, малый летящий пузырек, и…
Лин, хоть и был охрипший и пристыженный, уже не запинался, однако остановился с чувством безысходности и взглянул на труп.
Адъютант тревожно пошевелился.
— И с Твоих великих вышин… — начал он, но затем тоже остановился.
— И с Твоих великих вышин, — сказал Лин.
Адъютант вдруг вспомнил фразу в конце шпицбергенской заупокойной службы и употребил ее торжествующим тоном человека, на которого снизошло озарение:
— Господи, помилуй…
— Господи, помилуй… — сказал Лин.
— Помилуй, — повторил адъютант быстро и небрежно.
— Помилуй, — сказал Лин. Затем им овладело какое-то жестокое чувство, он резко повернулся к своим двум людям и свирепо проговорил:
— Сбрасывайте грязь.
Снайперы Ростины стреляли метко и без передышек.
* * *
Один из удрученных рядовых выступил с лопатой вперед, наполнил ее землей и в беспричинном колебании мгновение задержал ее на весу над трупом с бледно-голубым лицом, проницательно глядящим из могилы. Затем солдат высыпал землю на… ноги мертвеца.
Тимоти Лин почувствовал, как огромный камень упал с его души. Ему казалось, что рядовой высыплет ее на лицо. Но высыпал на ноги, что он считал весьма существенным.
Адъютант начал бормотать:
— Да, конечно… человек, с которым мы провели все эти годы… невероятно… нельзя, знаешь ли, бросать близких друзей гнить в поле. Продолжай, ради Бога, ты там, с лопатой!
Мужчина с лопатой внезапно согнулся, схватившись за левую руку правой, и посмотрел на офицера в ожидании приказа. Лин поднял лопату с земли.
— Уходи в тыл, — сказал он раненому. Он также обратился ко второму рядовому: — И ты иди в укрытие, я сам закончу.
Раненый мужчина торопливо поднялся на вершину хребта, не глядя туда, откуда летят пули. Второй последовал за ним в том же темпе. Но в отличие от первого, он трижды тревожно обернулся. Часто именно в этом и видна разница между раненым и нераненым.
Тимоти Лин наполнил лопату, помедлил и затем одним движением, словно в отвращении, сбросил землю в могилу, и она, упав, издала звук: шлёп! Лин резко остановился и потер брови, как усталый рабочий.
— Наверное, мы были неправы, — сказал адъютант. Его глаза нелепо бегали. — Все могло быть лучше, если бы мы не хоронили его прямо сейчас. Конечно, если бы мы сделали это завтра, тело бы…
— Черт тебя побери, — сказал Лин. — Заткнись. Он не был старшим офицером.
Он опять наполнил лопату и сбросил землю. Она всегда издавала этот звук: шлёп! Спустя некоторое время он работал так яростно, будто копая, чтобы убраться от опасности.
Вскоре уже нельзя было видеть ничего, кроме бледно-голубого лица. Лин набрал лопату.
— Господи, — крикнул он адъютанту. — Почему ты не перевернул его, когда клал вниз. Это…
Лин начал заикаться. Адъютант понял все, его губы побледнели.
— Продолжай, друг, — умолял он, чуть ли не крича.
Лин перевернул лопату. Она двинулась по дуге, словно маятник. Земля, упав, издала звук: шлёп!
