жил да был человек, которого звали Луиджи и который, если не считать редких поездок на рынок, находившийся почти сразу за линией границы, да школьных экскурсий, никогда не бывал в других странах — лишь однажды на несколько дней съездил в Гренобль. Зато он частенько рассказывал об этом путешествии — подстрекаемый сотрапезниками или по собственной воле. За всю его жизнь это было единственное настоящее путешествие: наверняка он многому научился, все прошло замечательно, и теперь ему было что вспомнить. В родном городке — крохотном, чуть больше деревни, хотя там имелся старинный замок, — его прозвали «французом» и по прошествии нескольких месяцев начали относиться к нему, как к настоящему иностранцу — французу.
Теперь земляки думали и говорили о нем то немногое, что в городке знали о французах: дескать, Луиджи — человек остроумный и милый, но излишне галантный, не очень пунктуальный, не очень надежный, немного забывчивый, любитель вкусно поесть, но слишком уж дружен с Бахусом, немного провинциальный (никто не считал, что он из Парижа, все помнили, что из Гренобля), немного шовинист, симпатичный, компанейский и далее в том же духе. Луиджи — не как француз (в городе ничего не имели против французов), а как иностранец — по-прежнему поддерживал с земляками добрые и теплые отношения, но люди относились к нему отчасти настороженно, отчасти снисходительно: им хотелось, чтобы он оценил их любезность и был им за нее признателен. Разумеется, благодаря Луиджи весь город узнал о французах много нового: например, поскольку Луиджи был трудолюбивым и честным, люди стали говорить, что французы работают не хуже жителей Вальтеллины; поскольку Луиджи нечасто захаживал в церковь — на Рождество, Пасху или на похороны, — прошел слух, что французы не любят запах свечного дыма и ладана. И так далее и тому подобное.
Тем временем, после бурных дискуссий, решено было отреставрировать старинный замок: на стройку стали стекаться рабочие из разных стран — югославские шахтеры (в замке имелся потайной подземный ход, который предстояло очистить от завалов), ломбардские каменщики, чернорабочие с юга Италии вместе со своими семействами, три инженера-немца, комиссия, присланная какой-то международной организацией, русский археолог с подругой, молодой английский археолог с родителями, медиевист-бельгиец, группа журналистов американского информационного агентства и много кто еще. Однако рядом с «французом» никто не казался жителям городка иностранцем, хотя другие не могли толком изъясниться на местном говоре, не задерживались дольше, чем того требовала работа (порой всего на пару дней), и, за исключением ломбардских каменщиков, не осмеливались поиграть в бочче (- в шары. – germiones_muzh.) на одной из многочисленных аллей городка (да и не выражали такого желания). С молчаливого согласия жителей дозволялось это только «французу»: он-то и был настоящим иностранцем.
Когда реставрационные работы подошли к концу, в город начали зазывать туристов. Первыми появились голландцы, за ними — гости из других стран. Однажды июньским утром прибыл турист из Бордо — наверное, ученый: он упорно пытался получить сведения, которые никто из местных жителей, с кем бы он ни заговаривал в баре, не в состоянии был сообщить — никто не понимал его языка. Позднее в тот же бар заглянул «француз» (в рабочем комбинезоне — видимо, у «француза» был обеденный перерыв). Люди в маленьких городках приветливые, и по бару пронесся вздох облегчения: все ждали, что сейчас прозвучит диалог — короткий, но достаточный для того, чтобы услышать, как их «француз» говорит на родном языке. Однако Луиджи знал только свой родной язык и местный говор, да худо-бедно объяснялся по-немецки, так что ответил он гостю жестами: дал понять, что он, дескать, извиняется и что ему очень жаль. Вопроса соотечественника он не понял.
Свидетели этой сцены, а позднее и все обитатели городка реагировали на нее по-разному и высказывали разные соображения: одни решили, что французский язык очень трудный, раз его можно забыть за несколько лет, другие — что во Франции говорят на разных языках. Большинство заключило, что Луиджи их просто обманывает, и в городе утвердилось мнение, что все французы немного плуты.