сентябрьский полдень. Ресторан. Из-за большой одностворчатой ширмы, стоящей в углу зала, доносятся голоса мужчины и женщины. Начавшись в приглушенных тонах, их разговор постепенно делается все более возбужденным и бурным, и, в конце концов, становится ясно, что за ширмой происходит разрыв между влюбленными, причем в манере, которую вряд ли можно назвать мягкой.
Судя по тому, что говорит, в основном, женщина - и говорит, часто повторяясь, пронзительно, с надрывом - инициатором разрыва была не она:
- Так долго быть вместе и... Это подло! Как ты можешь быть таким... Это жестоко!
Брошенные женщины всегда так ведут себя: немного оскорблений, потоки различных, часто незаслуженных, упреков... - в сценах подобного рода это почти что традиция, и женщина, похоже, не видит смысла ее нарушать:
- Когда я думаю обо всех этих жертвах... И что же взамен? Ложь, обман, измена! Ты... ты чудовище! Ты убийца!
Наверное, мужчина что-то пытается сказать в свое оправдание, но его совершенно не слышно. А, может быть, его тактика как раз и состоит в том, чтобы противостоять этому урагану слов своим молчанием? Не может же буря продолжаться вечно?
- Все доверие, всю преданность... И что в благодарность? Неужели у тебя совсем нет сердца?! Как можно поступать так с человеком, который... который, в конце концов, любит тебя?! Как, ну как так можно!?
Праведный гнев, с которым начиналась тирада, дает сбои; женщина судорожно всхлипывает и, в конце концов, заходится в рыданиях.
Удивительно, но это вовсе не девичьи слезы; в этих сдавленных рыданиях ощущается какая-то поразительная зрелость, тяжелый груз пережитого, почти вселенская усталость. Предположив, что герой этой драмы весьма молод, легко прийти к выводу, что перед нами тот самый случай, когда у любовников слишком велика разница в возрасте.
- Нет, с меня хватит! - резко произносит женщина. Похоже, к ней снова вернулось самообладание. - Теперь я вижу, что ты за птица! С такими говорить - только понапрасну время тратить! Я ухожу!
Тотчас же раздается скрежет отодвигаемого стула, и из-за ширмы появляется женщина. На ней дорогое кимоно (- кимоно в Японии теперь надевают только в праздник или на официальное мероприятие. - germiones_muzh.), а выглядит она на все шестьдесят, если не больше. Как она, в ее-то годы, выдержала такую напряженную, полную эмоций сцену?
Не обращая внимания на развевающиеся полы кимоно, она стремительно направляется к выходу, однако, пройдя несколько шагов, останавливается и поворачивает обратно. Может быть, она что-то забыла? Или ей пришел в голову какой-то совершенно особенный и эффектный прощальный выпад?
Некоторое время она в молчании стоит у ширмы, а потом возглашает:
- Акио! Ну, а ты чего ждешь? Сидишь тут, ревешь, а говорить этой женщине, чтобы она оставила тебя в покое, приходится матери! Ну, все, все! Разве ты не видишь, что толку не будет? Сейчас же возьми себя в руки! Идем!
Из-за ширмы неверной походкой появляется молодой человек лет 25-26 с красными, заплаканными глазами в великолепно сшитом темно-синем костюме. Едва сделав шаг, он останавливается и оглядывается. Такое впечатление, что уходить ему очень не хочется.
- Акио! Да забудь ты об этой ужасной женщине! Пошли! Мама найдет тебе другую, гораздо более достойную твоей любви! Идем же! Идем домой!